Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения - [89]

Не стоит удивляться, что любой секс, происходивший вне брачных уз, считался плохим поведением. Если вы заведете себе любовника, любовницу или заплатите за секс (и неважно, мужчина ваш партнер или женщина, человек или животное) – это очень плохо, и недостатка в людях, готовых вам об этом напомнить, не было. Церковники метали громы и молнии с амвонов, соседи кричали на улице, врачи писали трактаты, в которых говорили о возможных физических повреждениях, суды приговаривали к наказанию уличенных в прелюбодеянии и старались сделать это наказание как можно более публичным, чтобы другим неповадно было.

Один элемент, который особенно бросается в глаза современной аудитории, – отсутствие точной терминологии при осуждении и описании прегрешений. Уже в начале книги мы видели, что в языке оскорблений все женские сексуальные «преступления» описываются словом «шлюха» – независимо от того, обвиняют ли женщину в торговле телом, в том, что у нее есть любовник, или даже просто в том, что она с кем-то флиртует. То же верно и для всех форм сексуальной «аморальности». Множество слов, которые сейчас мы используем для описания отдельных сексуальных практик, тогда имели куда более широкое значение. Например, слово «bestiality» («скотоложство») использовалось для описания секса людей с животными, анального секса между двумя мужчинами, анального секса между мужчиной и женщиной, а «beastliness» («скотством») называют любое плохое сексуальное поведение. Слово «sodomy» («содомия») тоже относилось к довольно широкому набору проступков; в балладе «Ужасное и прискорбное разрушение Содома и Гоморры» (1570) им обозначают даже инцест.

Подобный текучий язык говорит нам в первую очередь о том, что тогда основой целомудрия и хорошего поведения считали самоконтроль. Бог даровал человечеству определенные чувства и желания и обозначил правильную сферу для подобающего их выражения. Соответственно, институт брака – это самое человечное и христианское решение. Животные неразборчивы в половых связях, а вот люди проявляют свою природу как существа, имеющие души, своей сдержанностью и разборчивостью. Простая граница – брак – разделяла целомудренных и нечистых на две очень заметные группы; разделять нечистых и аморальных людей на подтипы уже не требовалось, все они находились в одной категории. Аморальное поведение – это распущенное поведение, и его проявляют люди, которые отказались от самоконтроля и сдержанности. Поэт и священник Джон Донн, например, описывает развратного придворного, «который любит проституток… мальчиков и… коз» («Сатира 4», 1597) и связывает две формы неправильного сексуального поведения с грязью и голой кожей в первой из своих сатир: «Так почему же добродетель ты / Не ценишь в откровенье наготы, / А сам с мальчишкой тешишься на ложе / Или со шлюхой пухлой, толсторожей?» Достаточно пересечь границу между целомудрием и нецеломудрием, и за этим последует любая возможная аморальщина. По этой логике мужчина, у которого есть женщина-любовница, наверняка также спит с другими мужчинами и животными.

Мы уже встречались с многочисленными распутными мужчинами и женщинами – по крайней мере с теми, кого так называли. Члены банд богатой молодежи открыто хвастались своими любовницами, а в пьесах и балладах не было недостатка в вымышленных заблудших женщинах и мужьях-рогоносцах. А если верить разгневанным соседям, то настоящий разврат творился на каждом углу: хозяева приставали к служанкам, к женам приходили любовники, пока мужей не было дома, возлюбленных бросали, обнаружив, что у них уже есть ребенок, а вдовушки жадно оглядывали всех молодых людей. В церковных судах полно подобных историй и обвинений. Одну такую историю рассказала Елизавета Барвик в 1627 году своим соседям в Лондоне (и за это на нее подали в суд). Она сказала, что заметила Марию Уортон в комнате с мистером Пирсоном. Дверь оказалась заперта, и ей, Елизавете, пришлось «выбить дверь, и она нашла мистера Пирсона… сильно вспотевшим, и сами понимаете… чем они занимались». А в Кентербери Мария Филпотт якобы застала Вильяма Аткина «вылезавшим из постели жены Джона Нота», когда, заподозрив их в аморальном поведении, неожиданно открыла дверь спальни с улицы.

Распутная женщина. Особенно интересно здесь видеть, что в качестве символа распущенного поведения, кроме свободной одежды, используется еще и курение. Переступите границу хорошего поведения в одной области, говорится на гравюре, и останетесь беззащитны и перед всеми остальными

На каждом заседании церковных судов записывались подобные истории. По большей части их всячески отрицали (в конце концов, чаще всего мы слышим о них после того, как обвиненные в адюльтере подают в суд за диффамацию), но бывали и случаи, когда виновные сознавались в сексуальных проступках, – например, как Майкл Фладд в 1598 году. Истицей по делу выступала Маргарита Браун, которая приложила немало усилий, чтобы положить конец шалостям в соседском доме. 13 мая, когда мужа Клементии Андерхилл не было дома, пришел Майкл и поднялся на верхний этаж. Маргарита подошла к маленькому глазку, проделанному в стене, и стала смотреть. В шесть часов Клементия закрыла лавку и присоединилась к Майклу в спальне, где у них произошло «телесное соитие», после чего, по словам Маргариты, Фладд «вытер себя ее сорочкой» и отмыл половой член в «ведре или тазу с водой». Маргарита подозвала своего мужа, чтобы тот тоже посмотрел, и он увидел Фладда «со спущенными чулками». Маргарита сообщила обо всем случившемся лорд-мэру и в олдерменский суд, который передал дело в суд Брайдвелла. Клементию «наказали» (скорее всего, выпороли), а Майкла оштрафовали на один фунт.