Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения - [70]

Как и всегда, все дело в степени и контексте. Джентльмен в таверне, который громко портил воздух, хлюпал супом, сморкался в скатерть и забирал себе все самые вкусные деликатесы, мог считать, что демонстрирует тем самым свою власть и превосходство и давит авторитетом на простолюдинов, но читатели Томаса Деккера делали собственные выводы и тихонько вписывали в счет несколько лишних цифр. (Мистер Деккер даже специально напоминает своим простакам, чтобы они ни в коем случае не ставили под сомнение цифры в счете и вообще не присматривались к ценам, которые туда вписаны.) Они чувствовали оскорбление, подразумеваемое грубым поведением. Они знали формальный кодекс поведения, догадывались, когда им умышленно пренебрегают, и понимали, что подобная несдержанность – это проявление агрессии и высокомерия.

Другую группу, которая умышленно пренебрегала правилами, вы найдете среди особенно набожных. Мы уже встречались ранее с людьми, которые считали, что притворство и показуха по сути своей аморальны. Некоторые из них отказывались от общепринятой демонстрации почтения и уважения, не снимая шляп и не кланяясь; пренебрегали они и другими хорошими манерами. И квакеры, и пуритане считали, что тем самым отделяют «пустые церемонии» моды, которые можно считать обманом, от «естественной честности» поведения, порождаемой искренним беспокойством за благополучие других.

Линию, отделяющую «пустые церемонии» от «естественной честности», можно было проводить в самых разных местах, вызывая серьезный культурный диссонанс. Николас Бретон, например, был явно человеком набожным, находился в религиозном «мейнстриме»; его могли, конечно, назвать «страстным протестантом», но пуританином он точно не был. Тем не менее излишне суетливые и тщательно соблюдаемые манеры явно его не радовали. В своем трактате «Королевский двор и деревня» (1618) он противопоставлял «изящные блюда, красиво приправленные и аккуратно поданные», которыми питались честолюбцы и придворные, «цельной пище, полным тарелкам, белому хлебу и крепким напиткам, чистым подносам и белью, хорошей компании, дружеским разговорам, простой музыке и веселой песне» якобы более достойных и честных жителей сельской местности. Аристократические обеденные ритуалы он осуждал с явным отвращением, утверждая, что их место – лишь при дворе и в прошлом:

Помню, отец рассказывал мне о мире порядка… нельзя ни положить поднос, ни сложить салфетку в неверном порядке; ни тарелку поставить не так, как нужно, ни каплуна разрезать, ни кролика расшнуровать не вовремя; ни гуся разделать, ни пирог порезать не в том порядке; ни стакан наполнить, ни чашу поставить на стол не вовремя; ты не должен ни стоять, ни говорить, ни смотреть не так и не туда… но разных домов у нас много, и каждый требует своего порядка, а хорошие манеры должны везде поддерживать порядок; но насколько же сейчас мы спокойнее.

Что особенно интересно, он упоминает «чистые подносы и белье» в списке хороших деревенских манер, а вот к складыванию салфеток относится с презрением. Чистоту в еде он хвалит как простую, честную любезность, признак настоящей гармонии между всеми, кто сидит за столом. А вот модное фигурное складывание салфеток – это, по его мнению, уже пустые, необязательные церемонии.

О том, что складывание салфеток довели в Англии до степени искусства, свидетельств довольно мало, но вот в Италии, из которой по Европе разошлось множество различных мод, практика стала весьма заметным элементом любого элитного ужина. Складывали, конечно, не личные салфетки, которые клали перед обедающими, а особый набор, сделанный специально для этих целей. Церемониальный обед, описанный Винченцо Червио в книге Il Trinciante («Раздельщик»), начался с того, что из сложенных гармошкой белых салфеток сложили замок. В башнях и внутренних двориках этого замка из накрахмаленных салфеток сидели живые птицы и кролики, одетые в коралловые ожерелья. Когда гости вошли в комнату под аккомпанемент музыки и фейерверков, открылись салфеточные ворота, и животные вылетели и выскочили на волю.

Первая книга, посвященная технике складывания салфеток, вышла в 1629 году под названием Li tre trattati («Три трактата»). Ее автором стал Маттиа Гигер, который работал в Падуанском университете, обучая молодых людей высокого происхождения искусству нарезания пищи, обслуживания за столом и складывания салфеток. Также этих молодых людей обучали правилам геральдики и символизму эмблем, чтобы они могли с помощью описанных Гигером методик сконструировать сложные, многозначительные центральные фигуры для столов. Подобные фигуры были очень ценны: они демонстрировали образованность и эрудицию не только их авторов, но и обедающих, которые оценивали их художественные достоинства и рассуждали о различных аллюзиях и смыслах, заложенных в них. Подобные моменты обеденного ритуала подчеркивали эксклюзивность и социальный престиж мероприятия. Снобы получали отличную возможность похвастаться перед своими менее привилегированными знакомыми тем, какие модные обеды с фигурами из салфеток посетили за последнее время. Но для других, того же Николаса Бретона, складывание салфеток стало целью для насмешек – возмутительным примером пустой церемонии и позерства.