Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения - [3]

Если поклоны кажутся вам неожиданной формой общения, уязвимой для всякого рода иронии, то не беспокойтесь – это всего лишь один пример из целого мира «невоспитанного общения», который открывает окно в прошлое. Другие формы языка тела, от неприличных жестов до мимикрии, от высмаркивания носа до выбора шляпы, вкупе со словесными промашками и откровенными оскорблениями, расскажут нам кое-что о том, что думали и чувствовали тогдашние англичане. Социальное общение состоит из множества мелочей и огромного количества еще более мелких нюансов. Когда люди идеально соблюдают манеры, полностью подчиняясь всем общественным правилам, их поведение по большей части принимается как должное и комментируется лишь самыми общими словами. А вот плохое поведение привлекает намного больше внимания и намного более подробные дискуссии и анализ. Гнев, отвращение, омерзение, глубокое смятение – все эти чувства раз за разом выражаются людьми, которым очень хочется, чтобы другие были более воспитанны. Раздражение и недовольство заставляют людей разражаться печатными (и непечатными) тирадами, а гармония и покой – нет.

К счастью для нас, не существует золотого века, в котором все жили в мире и гармонии, нет эпохи, где манеры были идеальны. Речь никогда не была свободна от сквернословия, а одежда всегда была сексуально провоцирующей. Рассматривая выходки пьяных крестьян в пивнушках и хулиганствующих аристократов в тавернах, прислушиваясь к оскорблениям, которыми бросаются на улицах, мы получим более объемную, полную картину британского Возрождения и, возможно, поймем, почему же эта эпоха оказалась такой особенной.

Глава первая. Оскорбительная речь

Любой, кто пытается выучить новый язык, знает, что грубые слова как-то особенно западают в память, даже когда вы не можете вспомнить, как заказать кофе с булочкой в кафе. Британия эпохи Возрождения говорила по-английски, но язык с тех пор пережил достаточно неуловимых изменений, чтобы стать не очень понятным для современных людей. Если мы хотим по-настоящему понять умы тюдоровской и стюартовской эпохи, нам понадобится определенное время, чтобы «настроиться» и раскодировать множество лингвистических причуд и сдвигов. Так что давайте начнем с самого простого – грубых слов.

«Какашка у тебя в зубах»

Какой замечательный способ начать! Эту фразу выкрикивали на улицах, чтобы шокировать и вызвать отвращение. Как вы могли не отшатнуться, если бы кто-нибудь выкрикнул вам такое прямо в лицо? Причем на английском фраза еще и звучит так, что ее лучше всего произносить громко, гневно, даже брызгая слюной: «A turd in your teeth!» Это оскорбительная речь в самой сырой, приземленной, агрессивной и публичной форме. Можно, конечно, было начать с чего-нибудь намного более узнаваемого – и намного менее реального.

Многие из вас знакомы с остроумным, изобретательным языком оскорблений и шутливых ответов у Шекспира и других писателей эпохи Возрождения. Возьмите, например, «Генриха IV», часть первую, и увидите, что буквально в одной сцене Фальстаф называет своего друга Бардольфа «беспрерывным факельным шествием, вечным фейерверком», потому что у того красный нос, и разглагольствует на эту тему еще минут десять. Потом он ругает хозяйку дома, заявив, что «честности в тебе не больше, чем сока в сушеном черносливе», и сравнив ее с выдрой, которая ни рыба ни мясо, потом называет принца «болваном» за глаза и «рычащим львенком» в лицо. Всю эту красоту он перемежает ругательствами вроде «’s blood» и «God-a-mercy!»[1] Но есть во всем этом что-то совершенно не угрожающее и комичное. Это всего лишь бахвальство, и только самые религиозные или лишенные всякого чувства юмора люди, как современники Шекспира, так и наши, по-настоящему оскорбятся.

Насмехаться над чьей-то внешностью не очень-то хорошо, но когда насмешки оригинальны, разнообразны и умны с лингвистической точки зрения, они ранят куда слабее. Собственно, обзывательства могут превратиться в обычную игру. «Этот краснорожий трус, этот лежебока, проламывающий хребты лошадям, эта гора мяса», – восклицает принц Генрих в более ранней сцене, насмехаясь над огромным брюхом Фальстафа, и получает в ответ оскорбления из-за своей сравнительной худобы: «Провались ты, скелет, змеиная кожа, сушеный коровий язык, бычий хвост, вяленая треска! Ух! За один дух не перечислишь всего, с чем ты схож! Ах ты, портновский аршин, пустые ножны, колчан, дрянная рапира!» Эти сравнения весьма язвительны, потому что перечисляемые предметы не только длинные и тонкие, но еще и полые и пустые внутри, так что конфликт уже переходит с критики телосложения на характер. Тем не менее почти никакого настоящего гнева здесь нет; персонажи явно наслаждаются соревнованием «кто кого лучше обзовет», а от зрителей ждут, что они станут аплодировать состязающимся остроумцам. Подобные диалоги сделали Фальстафа одним из самых популярных персонажей Шекспира. Леонард Диггс в предисловии ко второму изданию сочинений Шекспира, опубликованному в 1640 году, заявил, что пьесы других авторов ставились в убыток, едва собирая средства на отопление помещения и оплату работы привратников, но вот спектакли с Фальстафом и его остроумными репликами собирали аншлаги день за днем.