Искусство памяти - [111]

В охваченном тревогами и волнениями городе Бруно не побоялся выступить против парижских докторов с антиаристотелевской программой философии. Обращение его ученика, Жана Энкена (французского Александра Диксона, выступившего от лица Учителя) было направлено в адрес университетских докторов, собравшихся в Колеж де Камбре, чтобы его выслушать.[698] Это обращение было сходно с выступлением самого Бруно (в Cena de la ceneri) против аристотелианцев Оксфорда. Философию живого универсума, наделенного божественной жизнью, философию гнозиса или постижения божественной природы, речь в Коллеж де Камбре противопоставляла мертвой и пустой физике Аристотеля.

В то же время Бруно публикует книгу под названием Figuratio Aristotelici phisici auditus,[699] научающую тому, как запоминать физику Аристотеля с помощью рядов мифологических образов памяти, которые должны быть включены в изящную систему памяти. Запоминание физики Аристотеля с помощью искусной памяти принадлежит доминиканской традиции — Ромберх в своем примечательном Своде памяти рассказывает следующую историю:

Молодой человек, почти неискушенный в этом искусстве (памяти), изобразил на стенах несколько на вид бессмысленных фигурок, с помощью которых он постигал De auditu phisico Аристотеля; и хотя его каракули не очень-то сходились с предметом, они помогли ему запомнить эту работу. Если такая малость все же помогла памяти, какую же помощь могут оказать знаки, если их основа подтверждена опытом и упражнением.[700]

В рассказе упоминается точное заглавие, которым Бруно называет компендий аристотелевской физики, De auditu phisico, и дан проект того, как этот трактат можно запомнить при помощи искусной памяти, что Бруно и задумал осуществить.

Мною намеренно употреблено выражение "задумал осуществить", поскольку здесь есть небольшая особенность. Зачем Бруно понадобилось, чтобы мы запоминали мертвую и пустую физику Аристотеля? Почему нас не побуждают привлекать в память живые энергии божественного универсума с помощью магически оживленных образов? Возможно, однако, что книга написана как раз об этом. Мифологические фигуры следует использовать в качестве образов памяти: Олимпийское Древо, Минерва, Фетида — как материя, Аполлон — как форма, "великий Пан" — как природа, Купидон — как движение, Сатурн — как время, Юпитер — как перводвигатель и т. д.[701] Эти формы, одушевленные магией божественных пропорций, могли бы вобрать в себя всю философию Бруно и служить имагинативными средствами ее постижения. Когда же мы видим, что система мест,[702] по которым следует распределять образы (ил. 14c), это одна из тех гороскопических диаграмм, что можно обнаружить в "Печатях", становится понятно, что образы могли быть магически одушевлены и соединены с космическими силами. И действительно, связь этой книги с "Печатями" устанавливается в самом начале, когда читателю предлагается обратиться к "Тридцати Печатям" и выбрать оттуда наиболее подходящую — будет ли это Печать Живописца, или Скульптора, или же какая-то другая.[703]

Система памяти, посредством которой "изображается" физика, сама по себе противоречит этой физике. Книга представляет собой Печать — часть похода на парижских докторов, подобно тому как "Печати" в Англии являлись отдельной операцией в общем наступлении на докторов Оксфорда. Зевксис или Фидий, живописные или скульптурные образы, величественные и значительные образы памяти, демонстрируют бруновское понимание живого мира, путь постижения его через деятельность воображения.

Оставив Париж, Бруно странствует по Германии и останавливается в Виттенберге, где пишет несколько книг, среди которых — "Светильник тридцати Изваяний" (в дальнейшем, для краткости, мы будем называть ее "Изваяния"). Хотя почти достоверно известно, что эта неоконченная работа написана в 1588 году в Виттенберге, она не была опубликована при жизни Бруно.[704] В "Изваяниях" он сам осуществляет то, что советовал сделать читателю в "Изображении". Он останавливается на Печати Фидия Скульптора. Высящиеся в памяти мифологические изваяния, высеченные художником микеланджеловского духа, не просто выражают или иллюстрируют философию Бруно, они есть его философия, указывающая силе воображения путь постижения универсума. Каждая серия начинается "неизобразимым" понятием, затем следуют изваяния.

В этих сериях представлена философская религия Бруно, религиозная философия. Неизобразимый Oрк, или БЕЗДНА, означает бесконечное желание и тягу к божественной бесконечности, жажду бесконечности,[705] как в De l'infinito universo e mondi. АПОЛЛОН изображается правящим своей колесницей, он стоит в ней обнаженный, его голову венчают солнечные лучи, это МОНАДА или ЕДИНОЕ,[706] центральное солнце, к которому устремлены объединяющие усилия Бруно. Затем — САТУРН, размахивающий своим серпом, это Начало или Время. ПРОМЕТЕЙ, терзаемый коршуном, олицетворяет Причину действующую[707] (эти три изваяния объемлют собой предмет бруновской работы De la causa, principio, e uno). Натянувший свой лук СТРЕЛЕЦ есть направленность на объект,[708] (как в мистических озарениях