Искусство памяти - [110]

Числом, величьем вечности отметин

Лишь тьме помеху, пасынков небес,

Одеждам ночи давших блесток прядь,

И, ссорясь, хор нестройный длят для тех,

Кому не лень их пляску наблюдать.

С природою знаком я — по родству,

Мне действий и причин известно порожденье,

У врат высоких звезд круг стал не вдруг.

Когда ж неблагосклонно их движенье,

Кто свет мне на пути дарил не раз —

То блеск лучистый Стеллы темных глаз.

Поэт, полный религиозного чувства, прослеживает путь небес, подобно Тамусу, египетскому царю из диксоновского диалога; он идет по следам божественного в природе, как Бруно в Eroici furori. И если отношение к старому искусству может играть роль пробного камня, то Сидней упоминает о нем без враждебности. Указывая в "Щите поэзии", почему поэзия запоминается легче, чем проза, он говорит:

… те, кто обучает искусству памяти, указывают, что нет для него ничего лучше хорошо знакомой комнаты, поделенной на множество мест; в прекрасном стихотворении каждое слово занимает свое естественное положение, каковое и помогает хорошо запомнить слово.[687]

Эта адаптация локальной памяти указывает, что Сидней не пользовался методом рамистов для запоминания поэзии. Ноланец покинул страну в 1586 году, но его преемник продолжал преподавать искусство памяти. Сведения почерпнуты мной из "Алмазного Дворца Искусства и Природы" Хью Платта, опубликованного в 1592 году в Лондоне. Платт сообщает, что "Диксон Шотландский последние годы преподавал в Англии искусство памяти, о котором написал темный и насыщенный фигурами трактат".[688] Платт брал у Диксона уроки, на которых говорилось, что места следует запоминать группами по десять, и образы к ним должны быть активными и действенными, — процедура, которую "Мастер Диксон называл одушевлением umbras (sic!) или ideas rerum memorandum".[689] Один из примеров подобного одушевления umbra — "Беллона с широко открытыми горящими глазами, изображенная так, как ее обычно и описывают поэты".[690] Платт находит, что метод дал определенный результат, но вряд ли оправдал надежды, возлагавшиеся учителем на "великое и высокое искусство". По-видимому, он усвоил простейшие формы техники запоминания, не ведая, что это классическое искусство, а принимая его за "искусство Мастера Диксона". То есть Платт не был посвящен Диксоном в герметические тайны.

"Темный и насыщенный фигурами" трактат Диксона о памяти, где Гермес Трисмегист цитирует собственные книги, пользовался, видимо, широкой известностью. В 1597 году под названием "Тамус" он был перепечатан Томасом Бассоном, лейденским книгоиздателем; в том же году Бассон переиздал Defensio "Хэя Скепсия".[691] Мне неизвестно, что побудило Бассона переиздать эти работы. Он любил тайны, есть основания полагать, что он состоял в тайной секте, Семье любви.[692] Протекцию ему составил дядя Сиднея, граф Лестерский,[693] которому посвящено первое издание "темного и насыщенного фигурами" трактата. Генри Перси, девятый граф Нотумберлендский имел собственную копию "Тамуса",[694] в Польше эту работу приписывали Бруно.[695] Одной из интересных особенностей этой странной книги является то, что о ней с похвалой отзывается иезуит Мартин Дель Рио в своей книге, направленной против магии: "В опубликованном в Лейдене, не лишенном остроты и проницательности "Тамусе" Александр Диксон под псевдонимом Heius Scepsius защищается от ученого мужа из Кембриджа".[696]Почему египетская "внутренняя запись" искусства памяти, о которой говорит Диксон, вызывает доверие у иезуита, тогда как учитель этого самого Диксона сожжен на костре?

В Венеции Джулио Камилло возводил свой Театр Памяти на виду у всех, хотя постройка представляла герметическую тайну. В особой обстановке английского Ренессанса герметизм искусства памяти менее открыт, он ассоциировался либо с теми, кто втуне симпатизирует католицизму, либо с тайными религиозными группами, или же с появляющимися розенкрейцерами и франкмасонами. Египетский царь и его "скепсийский" метод, противоположный методу греков и Сократа, может дать нам ключ ко многим секретам елизаветинской эпохи и к их историческому значению.

Мы видели, что дискуссия об искусстве памяти велась вокруг вопроса о воображении. Люди той эпохи оказались перед дилеммой: либо внутренние образы должны быть полностью вытеснены методом рамистов, либо их следует магическим способом обратить в единственное средство постижения реальности. Либо телесные подобия, созданные благочестием Средневековья, должны быть разрушены, либо их следует заменить величественными фигурами Зевксиса и Фидия, ренессансных художников фантазии. Не мучительность ли и безотлагательная необходимость разрешения этого конфликта вызвали появление Шекспира?

XIII. Джордано Бруно: Последние работы о памяти

Когда в 1586 году Бруно вернулся в Париж, переправившись через Ла-Манш вместе с Мовисьером, французским посланником, защитившим его от неприятностей в Англии, он нашел обстановку менее благоприятной для своего "секрета", чем два года назад, когда он посвятил "Тени" Генриху III.[697] Теперь король был почти беспомощен перед крайней католической реакцией, возглавляемой фракцией Гиза и получающей поддержку от Испании. Накануне войн Лиги, которым предстояло свергнуть с престола короля Франции, Париж был полон страхов и слухов.