Искусство и наука танцевально-двигательной терапии. Жизнь как танец - [152]

Как клиницисты, взаимодействуя с представителями разных субкультур и языковых картин мира, мы обязаны учитывать те дезориентирующие влияния, которые могут оказывать культурные, расовые, этнические и социоэкономические различия. Столкновение в клинической практике с фундаментальными несовпадениями в определении идентичности, самосознания, понимании семьи или половой принадлежности может повысить чувствительность и сознательность терапевта, если, конечно, он хочет понять другие взгляды на мир (H. Chaiklin, личное общение, October 16, 2006). Наилучший исход – «развитие принципиально международной профессии танцевально-двигательного терапевта» (Schelly-Hill, Goodill, 2005), полный отказ от экзотизации различий и осознание необходимости учета широкого культурного контекста развития танца.

Можно ли заниматься ТДТ на стыке языков, культур и расово-этнических особенностей?

Самоосознание

Для того чтобы ТДТ стала более ориентированной на клиентов со всего мира, нужно сделать первый шаг – признать необходимость повышения осознания танцевально-двигательными терапевтами важности учета расовых, этнических, культурных, гендерных и классовых различий. Пока культурно обусловленные убеждения и привычки не будут ясно осознаны и изучены, терапевт будет «бессознательно избегать некоторых клиентов, ощущая страх, амбивалентность и даже личное отвращение» (Gaertner, Dovidio, цит. по: Dokter, 1998, p. 148). Предрассудки настолько вездесущи, что я бы назвала исследование своих субъективных предубеждений, а также этнических и расовых различий главнейшей задачей обучения преподавателя или терапевта (Carter, Qureshi, 1995). В рамках систем развития структурированного расового самосознания (Helms, 1990; Sue, 2003) расовая идентичность считается ключевым компонентом индивидуального развития положительного образа себя. Знание собственной расовой/этнической/культурной/классовой истории аналогично самооценке стиля движений. Его тоже можно исследовать с помощью инструментария, предоставляемого танцем.

Одна такая модель под названием «Танец предков» была разработана Джои Грешем весной 1995 года в Университете Лесли. Все начиналось с университетских аудиторий – полуструктурированный творческий танцевальный процесс опирался на теорию расовой идентичности (Helms, 1990; Sue, 1981, 2003) и задействовал различные танцевальные модальности. Я немного изменила этот метод, адаптировав его для танцевальной терапии. Я прошу участников представить и физически воссоздать важные символические движения их предков (реальных или воображаемых). Это может быть этническая пляска, воспоминание о прадедушке или другом давнем родственнике, оживление старой фотографии или что-либо иное. Эти танцевальные наброски раскрывают стереотипы и индивидуальные особенности человека на уровне ритма, использования пространства и двигательных метафор. Танцуя с конкретным членом семьи, человек сталкивается лицом к лицу с ранее неисследованными особенностями своего наследия и преодолевает этап простодушного незнания (Sue, 2003, p. 172) истории своей расы и своего народа. Вступая в борьбу с расовыми стереотипами, с мифом о том, что под кожей разного цвета живут одинаковые организмы (ibid., p. 175), мы более глубоко познаем историю своей семьи и своих предков. В результате такого непосредственного и не всегда комфортного опыта могут всплыть диссонансные и непоследовательные семейные нарративы, маскирующие мультикультурные элементы (Colon, 2008). Исследование с помощью танцевальных директив всегда включает интроспекцию (Sue, 2003, p. 180) и приводит к ясному, целостному осознанию (ibid., p. 182) того, как раса, этнос и культура проявляются в теле и движениях индивида. Такое самосознание, основанное на телесности, вкупе с предпочтениями конкретного танцевально-двигательного терапевта может использоваться в различных социальных контекстах. Личный пример: «вертикальность» моей английской бабушки выражается в том, каким прямым и жестким становится мой позвоночник в моменты угрозы или противостояния.

С помощью самосознания и изучения воплощений социокультурного фона те, кто занимался в моей группе, начинали понимать, как их взгляд на мир опосредуется расовыми, гендерными и культурными императивами. Взаимодействуя с представителями других культурных групп напрямую или через предков, участники также поняли, как их расовая, этническая и культурная идентичность воспринимается другими. В результате многие признались, что тут же ощутили чувство эмпатии к тем из своих пациентов, которые так или иначе сталкивались со стереотипами и дискриминацией. Идея Грешем о том, что можно попытаться воплотить свое расовое, этническое и культурное «наследство», помогла изучающим ТДТ студентам и уже состоявшимся специалистам уловить важность социокультурного самосознания в контексте многокультурного общества, как, например, в США или Европе.

Культурная конгруэнтность

Используя понятие личной телесно воплощенной идентичности, можно разработать психотерапевтические модели культурной конгруэнтности и включенности. В лондонском Межкультурном терапевтическом центре «Нафсият», в котором получают консультации «черные, представители этнических меньшинств, иммигранты и политические беженцы» (Kareem and Littlewood, 1992, p. xi), сотрудники обнаружили, что традиционные психодинамические теории, делающие акцент на жестких правилах и безличности клинических отношений практики, лишь усугубляли непонимание со стороны представителей других рас и культур. В результате – полная всесторонняя отчужденность. Когда осознанно или бессознательно различия в социальных и культурных особенностях терапевта и клиента проявляются в неравенстве и асимметрии отношений, клиентам всегда казалось, что терапия не приносит результата, а симптомы сохраняются (Kareem and Littlewood, 1992). Более того, в случаях, когда терапевт демонстрировал отсутствие всякого интереса к культурному фону и расовой принадлежности клиента – будь то по вине предрассудков или просто по незнанию, – терапевтические отношения с самого начала не строились и терапия заканчивалась преждевременно (Acharyya, 1992; Gilroy, 1998).