Искушение - [11]

– Да, – сказал Яков, – совпадение. Сейчас я должен ехать.

– Я поеду с вами, – сказал Юлиан Мюри.

Вскоре они увидели дым. Дым поднимался неспешно, наклонным столбом; ветра почти не было. На фоне заката дым смотрелся угрожающе красиво. Поднимаясь, дым растворялся в зареве заката, окрашивая его кроваво-коричневыми тенями. Облака, оседающие к горизонту, вытянулись в удивительное подобие грозящего или указующего перста. Небо грозило земле. Или земля небу?

Они подъехали и остановились у развилки двух дорог.

– Странно, так много людей, – сказал Юлиан Мюри. – Здесь всегда так много людей?

Яков не ответил.

Фабрика горела давно. Люди тоже собрались давно – собрались целым полчищем. Людям нравится смотреть на огонь, особенно на пожар, поэтому никто не поспешил позвонить и позвать на помощь. Пожар красив только тогда, когда сгорает все. Есть изначальная порочность в человеческом существе – любая катастрофа радует, и хочется, чтобы катастрофа была большей. Потом ползут слухи, и слухи раздувают катастрофу до совершенно невообразимых размеров. Людям мало того, что сгорел только один дом или разбился только один самолет, или сошел с рельсов только один поезд. Всегда хочется большего.

Пожарные копошились, как муравьи, и изредка ругались матом в мегафоны. Юлиан Мюри рассматривал людей – обычная мелкая шпана; шпана взрослая, но сохранившая свою сущность; группы неизвестно зачем гуляющих женщин; пьяные, выпившие, продолжающие пить на ходу; несколько автомобилей, остановленных зрелищем; несколько влюбленных парочек и много парочек, притворяющихся влюбленными; случайные люди, о которых не скажешь ничего определенного; высокомерные старушки, выгуливающие пудельков. Пахло до неприличия приятно – пахло лесным костром из сосновых бревнышек, разложенном на лугу у молчаливой и по-дружески спокойной реки. Все вокруг были веселы – так приятно смотреть на огонь, жаль, что он скоро потухнет, – и только собачки изредка скулили. Их инстинкты правильнее затуманенных человеческих чувств.

– It was special pleasure to see things eaten, to see things blackened and changed<$FБыло особое удовольствие в том, чтобы видеть, как вещи исчезают, как вещи чернеют и изменяются (англ.).>, – сказал Яков.

– Откуда эта фраза? – спросил Юлиан Мюри.

– Ею начинается одна знаменитая книга. Я начал читать эту книгу час назад. Я прочел эту фразу и подумал, что она правдива. И вот сразу после этого – такое подтверждение моих мыслей. Это не может быть просто случайностью.

– Да, удивительное совпадение.

– Не совпадение, – медленно произнес Яков, – это воля провидения. Оно не скрывает своей воли.

– Бросьте, – сказал Юлиан Мюри, – чего доброго вы и сейчас скажете, что Бог поступает справедливо, сжигая все ваше имущество.

– Бог всегда справедлив. Вы даже не представляете насколько, – сказал Яков и вышел из машины. Его присутствия не требовалось. Было сразу понятно, что фабрику не спасти.

Юлиан Мюри тоже вышел из машины и пошел в противоположную сторону. У ограды стояла девушка в голубом плаще. Оказывается, ей тоже нравится смотреть на пожар. Он приблизился к ней сбоку; она заметила его только в последний момент. Его поразило выражение лица девушки – она торжествовала.

– Привет, Винни! – сказал Юлиан Мюри.

– Привет, – она обернулась, но выражение ее лица не изменилось. Она не пыталась скрывать свою радость.

– Ты так радуешься, будто видишь огонь впервые в жизни, – сказал он.

– Я видела уже четыре пожара за зиму и много пожаров раньше, но это первый, который доставил мне удовольствие.

– Не стоит быть такой кровожадной в восемнадцать лет. В восемьдесят – другое дело, – сказал Юлиан Мюри.

– Ты знаешь, что это горит? – спросила Винни.

– Фабрика игрушек.

– Вот именно, фабрика игрушек, фабрика Якова Йеркса.

– Ах, так ты знакома с хозяином?

– Очень хорошо знакома, – ответила Винни, – я его знаю с детства. Он был другом моего отца много лет. Они вместе учились. Последние два года я работала на этой фабрике.

– Тогда ты должна плакать, а не смеяться. Или это нервное?

Винни рассмеялась. Ее смех был тихим и холодным. Когда человек смеется так, ничего хорошего не жди.

– Папаша Йеркс, – сказала она, – разбил мою семью и разорил моего отца. Отец был вынужден покончить с собой. Прости, что я это тебе говорю, тебя это совсем не касается, но я должна сказать кому-то. Наконец-то это произошло! Я так долго ждала. Наконец-то!

Начали взрываться электрощиты – ярко, как ракеты фейерверка, они разлетались слепящими брызгами; оставляли в глазах пятна слепоты. Один из пожарных, уже почти поднявшись на крышу, остановился на лестнице и прикрыл голову руками. Искры летели прямо на него. Когда взрывы ослабевали, он делал несколько шагов вниз и останавливался снова, чтобы переждать огненный ливень. Было видно, что здание горит сразу со всех сторон. Над крышей поднималось зарево, как над жерлом вулкана. Возможно, крыша уже провалилась. В стене появилась заметная трещина; из трещины вырывались дымовые всплески – один за другим, так, будто кто-то выталкивал дым с большой силой.

– Как хорошо, что мы познакомились, – сказал Юлиан Мюри, – дело в том, что я тоже хорошо знаю папашу Йеркса. Он не такой злодей, каким ты его описала, но мне он тоже не нравится.