Искры - [3]

С шахты в это время в хутор приехала погостить старшая дочь Дороховых Варя с мужем Чургиным. Оксана сдружилась с ними, потом поехала посмотреть на шахту. В Новочеркасск она вернулась грустной. Жизнь показала ей такие стороны, о которых она до этого не имела ни малейшего представления. А тут еще Чургин наговорил о несправедливости устройства общества столько, что голова кругом пошла.

Ульяна Владимировна заметила перемену, происшедшую в Оксане, и все поняла. В этом году Ульяна Владимировна предложила Оксане провести лето в имении знакомого помещика, две дочери которого воспитывались в институте благородных девиц. Оксана заколебалась. Ей вспомнились слова зятя Чургина: «Оксана, что бы ты ни делала, кем бы ни стала, всегда помни одно: ты вышла из простого народа и не должна чуждаться родных…».

Сейчас Оксана шла на речку купаться, а думала о Яшке. Он все еще стоял перед ее глазами — сильный, смелый. И ей хотелось скорее встретиться с ним и посмотреть на него. «Жаль, что он окончил только сельскую школу. Что общего может быть между простым хуторским парнем и мною?» — спрашивала она и тут же начинала спорить сама с собой: «Нет, это не простой парень. Он особенный». Какие-то новые чувства охватывали ее сегодня, а какие, она боялась даже подумать — так далеко было ей все хуторское и страшно простотой своей и дикой силой.

— Ну вот и речка! Это девчачье место, Аксюта, так что ты не стесняйся и раздевайся совсем, — сказала Настя, когда они пришли под скалу, и вмиг сбросила с себя юбку.

Спустя немного времени речка огласилась шумливыми девичьими возгласами, смехом. Словно к голосам этим задумчиво прислушивались развесистые вербы, мерно покачивали кудрявыми макушками и тихо-тихо шелестели глянцевитыми мелкими листьями.

3

Игнат Сысоич Дорохов вернулся домой раньше всех. Не обратив внимания, что дверь была на крючке, он окликнул, есть ли кто в хате, потом устало сел в тени на завалинке, небрежно сдвинул на затылок старенький черный картуз и стал крутить цыгарку. В глазах его все еще стояла лобогрейка.

— Та-ак, машина, значит. Сама будет косить хлеб — шутка ли, а?! — восхищался он лобогрейкой. — Вот он какой, Загорулькин! Веялку купил, теперь самокоску выписал, а там, гляди, еще что-нибудь у него прибавится. Это же беда как везет человеку! А тебе… — он махнул рукой, не договорив, и опять — в который раз — мысленно стал поносить судьбу-мачеху за то, что не родила его казаком да обделила капиталом-счастьем.

Исконный хлебороб и неустанный труженик, он только и жил тем, что из года в год надеялся зажить лучше, да все как-то не удавалось ему дождаться этого, и каждый новый год был не радостней минувшего, а часто и вовсе приходилось кормиться чеботарным своим ремеслом да заработками Леона и Насти на чужих загонах. Но велико было терпение Игната Сысоича. И разочаровывали его неудачи, и сам он, в пылу гнева, не раз давал себе зарок не ломать голову над всевозможными планами улучшения хозяйства — а нет! Что-то непримиримое таилось в душе его, не давало ей покоя чужое богатство, и он ничего не мог поделать с собой.

Вот и сейчас: Загорулькин купил лобогрейку, а Игнат Сысоич уже думал о том, как бы себе привезти такую. Пусть даже не такую — похуже, но привезти обязательно в свой двор, на свой загон. Ведь ею можно быстро косить хлеб, заработать денег у богатых людей, а там — заарендовать хорошую землю, увеличить посев… Да мало ли можно сделать, имея такую машину?! Он забыл, что у него были всего-навсего одна лошадь да корова и не было лишнего пятака на табак.

— Ты дома? А я его там смотрю! — раздался у калитки голос Марьи. — Когда же ты прошел мимо баб?

Игнат Сысоич не слышал. Наклонясь и руками поддерживая голову, он задумчиво смотрел, как возле погреба черненькой цепочкой взад-вперед деловито сновали муравьи, как они, приподнимаясь всем тельцем, неудобно волокли соломинки, овес, подсолнечную шелуху. Встречные поспешно сворачивали с пути, чтобы не задеть за добычу товарища, другие, уцепившись за нее, помогали доставить до расщелины в земле и вместе исчезали в потайном своем жилище. Особенно суетился один большой красноватый муравей. Вот он вылез из щели и опять было подался куда-то за угол погреба, но тут ему повстречался крошечный муравей с подсолнечным зернышком… Большой остановился, обежал вокруг зернышка и, изловчившись, цепко схватил его и поволок к трещине в земле, а тот, что принес, повернул назад. «Помогли б тебе, парень, кабы ты человеком был!..» — подумал Игнат Сысоич.

— Ты не оглох, случаем? — снова окликнула, подходя к нему, Марья и осеклась.

На земле валялась разбитая макитра. Марья торопливо взяла ее, осмотрела выщербину.

— Вот еще беда-то, — сокрушенно сказала она, осматривая старую глиняную посудину. — Свинья, небось?

— Николай-угодник, — недовольно отозвался Игнат Сысоич и стал прилаживать фитиль к кремню, чтобы выбить огонь.

— Ах ты ж, окаянная худоба! Ну, подумайте!

— Думай теперь. Не совались бы не в свое дело — хозяйству больше пользы было бы. Тоже мне косарши! Бабы, а рассуждают, как и понимающие, — медлительно, с насмешкой проговорил Игнат Сысоич и досадливо сплюнул.