Искры гнева - [56]

Наконец бороздной вол перестал упрямиться и покорно подставил шею. Парень-воловик тут же накинул ярмо и воткнул в верхнее отверстие нашейника занозу. Вол шумно вздохнул, мотнул головой. Заноза вдруг треснула и переломилась. Ярмо упало на землю.

— Растяпа! — взвизгнул человек с фонарём, затем сорвал с плеча арапник и со злостью ударил парня по голове, раз, другой. Замахнулся и в третий раз, но ударить не успел. Пика Семёна подломила его ноги, и он, выронив из рук фонарь, свалился, как подкошенный, в траву. Яким и Григор тут же накинули ему на голову мешок, связали руки, ноги и, оттащив в лесную чащу, положили на землю лицом вниз.

— Вот это и есть его вельможность господин Синько, — тихо проговорил Семён, ставя свою пику на спину пана.

— Да, был просто Синько. А когда дослужился до ротмистра и стал богатым, то превратился в господина Синька, — сказал так же тихо Шагрий. — Хотя какая разница, как он себя называет. Главное, что людей неволит…

— Неволит. Да ещё как! — прервал Шагрия Семён. — К пожалованному ему хутору силой присоединил ещё и село Ясенево.

— Даже так? — удивился Яким. — Но, может быть, пан имел право на это?..

— Никакого права он не имел! Вельможный тянет всё, что подвернётся ему под руку, и кричит на весь свет, что всё это по праву, — пояснил Григор.

— Верно, — подтвердил Семён. — Он заявляет, что у него есть грамота на земли на сто вёрст вокруг. А кто не верит, сопротивляется ему, того наказывает. Позавчера, например, покарал двух женщин — старую Ярыну и её дочь Мотрю — за то, что они отказывались идти на панщину. Ярына в тот же день умерла. А вчера он забил до смерти пастуха Данилу. Да и сейчас, вы же видели, раскроил арапником голову воловику.

— Всё ясно! — остановил Семёна Шагрий. — Какое будет наказание извергу?..

В это время от поляны, где стояли мажары, послышался лай собак, донеслись людские голоса. Там, наверное, встревожились внезапным исчезновением пана. Отчётливо раздавался и голос воловика Тымыша, который успокаивал людей и направлял их искать Синька не в ту сторону, где он находился на самом деле.

Услышав голоса, Синько попробовал было повернуться на бок, чтобы затем позвать на помощь. Но Семён надавил сильнее остриём пики ему на лопатку, и он успокоился, продолжал лежать неподвижно.

— Так что же решим? — вновь спросил Шагрий.

— Вот есть верёвка. Крепкая. А ветка дуба выдержит, — сказал Яким. — Но, может, не нужно с теми верёвками и возиться. Может, просто нанижем на пику?..

— А вдруг у господина есть хоть капля совести и он теперь оставит людей в покое… — проговорил задумчиво Семён.

— Помилуйте… — умоляюще заскулил Синько. — Не убивайте…

— Так, может, на первый раз помилуем? — спросил Шагрий. — И посмотрим, как он после этого будет обращаться с людьми.

— Давайте помилуем.

— Пусть будет так.

— Проверим… — проговорили все трое один за другим.

Над вершинам" деревьев начало уже светлеть. На востоке зарозовело — выплыла луна. Надо было торопиться.

Они ослабили немного верёвки на руках Синька и быстро пошли к оставленным на полянке лошадям.

Возвращались той же степной дорогой — напрямик. По освещённой луною земле кони ступали уверенно, бодро. Побратимы молчали, будто им не о чем было говорить. В действительности же каждого беспокоило: не зря ли истрачена ночь? Может быть, этого Синька нужно было по-настоящему проучить?

— Помещик Качура тоже клялся, божился, — нарушил первым молчание Яким. — А теперь, подлец, снова взялся за своё: загрёб общественные левады, луга.

Григор и Семён молчали.

Шагрий вспомнил, как однажды перед вербной неделей они "поймали" вечером Качуру на леваде и начали совестить его. Рассвирепевший помещик схватил вилы и полез в драку. Тогда они связали его и хорошенько поколотили. Качура божился, клялся, что отныне ногой не ступит на чужое, будет вести себя хорошо. А выходит, обманул их…

— Вы думаете, что мы напугали пана Синька? — не унимался Яким.

— Просился вроде слёзно, — сказал Шагрий.

— Посмотрим. Будет видно, — отозвался Семён.

Он вдруг представил себе свою подругу Хрыстю. Утром она узнает о том, что случилось с Синьком, зайдёт к Семёновой матери, и они вдвоём будут долго радоваться тому, что проучили наконец-то мироеда… А дня через два Семён и сам наведается в Ясенево и расскажет, как всё происходило…

Уже около Бахмута, в ивняке, передавая коня Семёну, Григор сказал:

— А не следует ли нам, друзья, действовать покруче?

— Да, щекотанием их не проймёшь, — поддержал Григора Яким.

— Я тоже так думаю, — проговорил Семён. VI уже вдогонку Шагрию крикнул: — Ничего. Доймём чем-нибудь и поострен!

Когда топот конских копыт затих, Синько повернулся на бок, освободил от верёвок руки и ноги, снял с глаз повязку.

Долго сидел, отдувался, приходил в себя, всё ещё не веря, что остался не только живым, а даже и непобитым. Лишь на спине, там, где её касалось острие пики, намного саднило.

Наконец Синько поднялся на ноги и погрозил кулаком в ту сторону, куда поехали ночные гости. Ему казалось, что он уже где-то слышал голос одного из них. Да, да! Он видел его не раз в Торе, в Святогорске: высокий, плечистый, крутоголовый, глаза серые, волосы вихрастые, русые. И так же, как этот, немного картавит. Надо скорее найти его! А там ниточка приведёт и к тем двоим…