Искры гнева - [58]

Головатый, как и раньше, ехал на небольшом расстоянии следом за возком. Увидев лишь двоих конвоиров, Гордей решил попробовать освободить Семёна Лащевого, с которым ему так и не удалось поговорить.

Он провёл коня редколесьем и вскоре очутился впереди возка. Замысел Головатого был прост: неожиданно из засады напасть на конвоиров и отбить у них Семёна. Ещё в Ясеневе Гордей, присматриваясь к конвоирам, сделал вывод, что они не из смелого десятка. Ну, а если эти двое окажут сопротивление, то он с ними справится, не зря же у него под плащом два пистолета.

Головатый ехал всё время впереди и подыскивал место для засады. На поворотах или на раздорожье он прятался и следил, куда поворачивает возок. Он уже догадался, что Семёна везут в городок Тор, и наверняка в крепость.

Вскоре степь снова сменилась редколесьем, которое начало постепенно переходить в сплошные сосновые и дубовые рощи.

Городок Тор был уже недалеко, за грядой пригорков.

Вокруг шумел дремучий лес. "Вот здесь я и устрою им ловушку…" — решил Гордей и спрятался за деревьями. Он приготовил пистолеты, осмотрел и повесил на правый бок, чтобы был под рукою, ятаган.

Когда неподалёку раздался топот копыт, Гордей удивился: странно, несколько лошадей, а такой гул. Но вот затарахтел колёсами и возок. Головатый укрылся за толстой елью, застыл в напряжённом ожидании и вдруг оторопел от неожиданности: возок сопровождал целый отряд всадников.

В порыве охватившей его злости Гордей решил было выстрелить в первого, в зелёном, расшитом серебряными шнурами кунтуше, обвешанного пистолетами всадника. Но всё же сумел взять себя в руки и сдержался.

Не спеша подошёл к коню, который пасся в низине, сел на него и скрытно последовал за отрядом.

Въехав в город, конвоиры и возок свернули к центру, где находились солеварни и крепость. Гордей постоял немного, глядя им вслед, затем пришпорил коня и выехал на дорогу, что вела в казацкое село Маяки.

Приближалась ночь. Сумерки завораживали степь, леса. В небе приветливо затрепетала, словно только что обновлённая, чистая вечерняя заря.

Головатый ехал быстро. Он спешил на совет к своему давнему побратиму Петру Скалыге. По дороге раздумывал о событиях, происшедших за последние дни; зря, конечно, он время не потратил, хотя того, чего искал, пока ещё и не нашёл.

Гордей приоткрыл двери сеней. И ощупью пробрался в наполненную тусклым лунным светом горницу. Позвал хозяина, но никто не отозвался. Возвращаясь в сени, он нарочито громко хлопнул дверью.

— А какой там бес шатается? — послышалось со двора, и из-под навеса, наполненного сеном, вышел Пётр Скалыга. — Это ты, Гордей? — спросил он спокойно, неторопливо, почти безразлично, будто знал, что Головатый вот-вот придёт. Отряхивая одежду от пырея и овсяницы, пошёл навстречу гостю.

Здороваясь, они не целовались, а лишь толкали друг друга плечами и коротко бросали:

— Вот так!

— Конечно, так!

— Пришёл, значит?

— Пришёл!

— Ты ждёшь его на маковея, а он — когда снег повеет, — с лёгким укором сказал Скалыга.

Затем сели на дуплистую колоду.

— Ты, Гордей, не сглазить бы, ещё вроде ничего… — заметил Скалыга.

— Да, через плетень ещё могу… — ответил Гордей.

— А мне, наверное, траву уже не топтать, дни мои сочтены, — спокойно, как о чём-то обычном, сказал Пётр. — Оттопался…

— Такое плетёшь! — возразил Гордей, окидывая внимательным взглядом высокую, сгорбленную, посеребрённую лунным светом фигуру побратима — белые, подпоясанные очкуром штаны, белая сорочка, на голове белые волосы и такие же белые, свисающие вниз усы. Таким он был и четыре года тому назад, когда расставались.

В памяти Головатого всплыло, как они впервые познакомились…

В тот день Гордей за меткую стрельбу получил как награду от понизовца Небабы пистолет. После обеда он, довольный, весёлый, заглянул с компанией своих друзей-уманцев в соседний сечевой курень. Там, на площади, в кругу казаков, один длинноногий белоголовый молодец, изгибаясь и пританцовывая, что-то рассказывал. Казаки внимательно слушали его и без конца громко смеялись.

— Здоровья соседям! — приветствовали уманцы.

— Спасибо.

— Кланялись Оверко и Ивась!..

— Тем же концом и вас!..

— А это кто такой? — спросил длинноногий, глядя на Гордея.

— Твой, Петро, земляк, — ответили уманцы.

Длинноногий деланно напыжился, выпятил живот, надул щёки и картинно подбоченился.

— Не знал, не ведал, — сказал он нарочито небрежно, низким голосом, — что у меня есть такие земляки-сопляки.

Гордей тут же вскипел, размахнулся и ударил наглеца. Тот упал на землю, но моментально, будто подброшенный пружиной, вскочил и кинулся на Гордея. Они схватили друг друга за грудки.

— Разнимите!

— Расцепите их! — послышались треножные голоса.

Среди сечевого товарищества сурово каралась любая драка или ссора.

— Целуйтесь! Целуйтесь, сукины дети! — закричал прибежавший седоусый Небаба. Пётр, вытирая с лица кровь, усмехнулся и, жмуря левый подбитый глаз, первым подал руку Гордею.

Вечером они обнявшись сидели над днепровскою водою и вспоминали: Гордей свою Рубайку, а Пётр — Торговицу. Затем начали мечтать о рыцарских подвигах: собрать бы таких, как они сами, смельчаков, заскочить в родные края и хорошо проучить бы панов и подпанков.