Искры гнева - [21]
Где бы Савка ни был и что бы ни делал, мыслями он всегда уносился в тот далёкий край, и само сердце его выговаривало страстно и нежно песенное имя" — Оксана… Но иногда закрадывалось в душу и томило сомнение: придётся ли ещё встретиться с ней, уловить её взгляд, услышать её голос…
Прошли только первые сутки в дороге, ещё такая даль впереди, а Савке кажется, что он уже приближается к желанному. И быстрее бьётся его встревоженное радостью сердце. Какая же будет их встреча?.. И встретит ли?.. А может, это только он стремится к ней, а она — к другому… Савке вдруг вспомнилась песня:
"Хотя бы перед кем-нибудь облегчить бы душу, — думает Савка. — Все чумаки свои, знакомые, но не близкие. Эх, был бы здесь Лукаш! Но он остался дома…" Когда набирали чумаков на обоз, Лукаш тоже начал готовиться, а потом заявил, что не поедет — неисправный воз, нужно готовить пашню, а там и сеять озимую, да и нет охоты вырываться под осенние дожди, в непогоду. Но Савка догадывается, что причина у Лукаша другая, — Варька Гутякова, за которой парень начал ухаживать. Прошёл даже слух, что осенью они сыграют свадьбу. Сожалея, что рядом нет товарища, Савка в то же время утешал себя мыслью, что, может, это и к лучшему. Ведь Лукаш так же, как и он, неравнодушен к Оксане. А вдруг и она к нему тоже?.. "Какой же я дурень!" — выругал сам себя Савка за такие нехорошие мысли. Он пытался отогнать их прочь и… не мог. Это злило его, и одновременно нарастало желание скорее очутиться в хуторе Зелёном. Там наверняка всё выяснится…
Неподалёку из травы вынырнула и замаячила, купаясь в лунном свете, чья-то фигура, послышались крадущиеся шаги. Савка узнал Гордея. Но на всякий случай приготовил пистолет и спросил приглушённо: кто идёт? Головатый ответил. Он приблизился к Савке, остановился и начал прислушиваться. Савке вспомнилась почему-то стоянка обоза около заросшего тёрном кургана, в то первое своё чумакование. Как они вдвоём с Головатым пасли тогда волов и вели разговор. Сейчас, на диво, будто всё повторяется: как и тогда, он не может успокоить своё сердце, и ему опять хочется поговорить с Гордеем о том же самом. По удобно ли?
И всё же Савка осмелился.
— Вот мы едем… — начал он и вдруг запнулся. — Как вы считаете, когда будем около Северского Донца? И остановится ли обоз около Зелёного хутора?
— Именно затем и едем, чтобы там остановиться, — ответил несколько удивлённый таким вопросом Гордей. — Остановимся обязательно. И ты поведёшь нас к тому месту, где лежит чёрный камень…
— А там недалеко хутор…
— Недалеко, — согласился Гордей. — В нём, наверное, тоже будем. Но это ещё вон где… Не одна ночь, не один день ещё впереди… Иди-ка отдыхай.
Однако Савка не торопился уходить. Он был рад, что разговорился о милых его сердцу местах.
— Иди, иди, — приказал Головатый.
Савка ещё немного постоял и затем не спеша пошёл к своему возу, напевая про себя:
Недосыпая ночей, поднимались чумаки на рассвете и двигались до обеда на восход солнца, а потом — за солнцем и уже под вечер — от него: спешили, пока была сухая дорога. И так каждый день.
В тот предпоследний день, когда надо было поворачивать на юг, к морю, к Таганьему Рогу, тоже спешили. Солнце в то утро вынырнуло какое-то заспанное, оно будто поманило за собой, указало, где его искать, и спряталось. И только примерно уже в полдень появилось снова: чистое, ясное, ласковое. И всё вокруг сразу стало шире и милее.
Ещё не наступил вечер, но передний воз остановился. На нём поднялась высокая тычка — внимание. Атаман прошёл в степь, огляделся и подал знак обозу — съезжать с дороги.
Обоз стал лагерем на том же месте, где останавливались чумаки-каменчане весною. Невдалеке виднелся тот же поросший тёрном бугор, из-за кустов, словно притаившись, выглядывали каменные бабы, во все концы разбегался волнистый простор, только там уже играет не изумрудно-зелёное кипение, а седеющие ковыльные плёсы, протянулись густые дымчатые полынные полосы, рослые травы сровняли промоины, заполнили широкие ложбины, — казалось, там прячутся сайгак, лиса и заяц; птицы ещё не собираются в стаи, кроме говорливых весёлых скворцов; ещё слышен щебет и писк, а на буграх уже протянулись желтоватые полосы, но ещё играют, ещё привлекают переливчатые краски полуденного лета.
Здесь, вблизи дороги, должен быть продолжительный отдых.
Сразу же, как только расположились, все, кто был свободен от лагерных обязанностей, отправились к обрыву, где Савка нашёл горючий камень.
Чумаки продвигались медленно, путаясь в высокой, потрёпанной ветром траве, хотя всем не терпелось скорее прибыть на место.
— Вон там… — показал рукою Савка, когда подошли к глубокому и длинному оврагу.
Но, кроме чёрных, уже застывших потёков, которые сбегали вниз по стенам оврага, никто ничего не увидел.
— Наверное, кто-то забрал или его смыло водою, — высказал догадку Савка, удивлённый, как и всё, что угля нет. — Да, кто-то забрал, — повторил он. В его голосе слышалась тревога.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.