Искра в ночи - [53]

Я надеюсь, ты нашел письмо, которое я оставила у твоей двери. Его написала Ленор нашей маме. Надеюсь, оно объяснит кое-что из того, что я не успела тебе объяснить до отъезда. Есть и другие письма, но их Ленор писала маме еще до того, как я родилась, и эти письма я оставила ей. Оставила их на кухонном столе и, немного подумав, оставила и свой дневник. Сейчас мама уже наверняка его прочитала. Теперь она знает о нас. Надеюсь, у тебя не будет проблем. Но я больше не хочу никаких секретов.

«Доверься мне, – так ты сказал мне однажды. – Дай мне тебя спасти».

Но сейчас уже ясно, что ты нас не спасешь, и мама нас не спасет, и бог не спасет, и «Электрика» тоже.

Поэтому мы попытаемся спастись сами.

P. S. Пожалуйста, скажи маме, что у нас все хорошо. Я слишком зла на нее, чтобы ей писать, и, наверное, она тоже злится и не захочет читать мои письма.

С любовью,

Кэтрин.

5 августа 1934 года

Дорогой Эллис, прошло еще два дня, и мы добрались до Гаррисберга – то пешком, то на попутках. Обычно, если мы идем пешком, я сажаю Бизи на спину. Каждый вечер я пересчитываю наши деньги, и нам никогда их не хватает.

Сегодня мы встретились с группой переселенцев, что поглотила нас, словно большая галактика, вихрем закрученная вокруг маленькой. Мы поделились друг с другом новостями и немного – едой, а потом распрощались, и каждый пошел своей дорогой. Люди скитаются по всей стране, пересекаясь друг с другом: несут чемоданы, встают лагерем у дороги или спят прямо в машинах. Мы тоскуем по дому, но здесь, в сосновых лесах, что простираются на многие мили, дышится так хорошо и свободно! Мы видели много красивого и безобразного – аэроплан, за которым по небу тянулся плакат «Курите сигареты “Лаки страйк”», холмы в легкой дымке и клубящиеся туманом озера, словно картинки из книги сказок.

Но что меня бесит, так это то, как на нас смотрят люди – словно мы переносим какую-то заразу, которую им не хочется подхватить.

Вчера ночью Бизи меня удивила.

– Как же ты выйдешь замуж за Эллиса, если он в Ханаане, а мы в Нью-Йорке? – спросила она. Она всегда подмечает больше, чем можно подумать.

– С чего ты решила, что я собираюсь за него замуж? – спросила я.

Тут у нее случился приступ сильного кашля, но ее это не остановило.

– Я не хочу, чтобы ты осталась старой девой, – заявила она, как только снова смогла дышать. – А то будешь совсем одна.

– Я не одна. У меня есть ты, – сказала я.

– Это не считается.

– Конечно, считается.

– Не считается, если ты старая дева.

Я сдалась. Ты сам знаешь, что спорить с Бизи бесполезно.

Теперь она лежит рядом со мной и хрипло дышит во сне. Я всегда точно знаю, что она рядом: из-за этих свистящих звуков у нее в груди, от которых мне жутко. Я ее вытащила из пыли, но не могу вытащить пыль из нее.

Целыми днями я только и думаю что о Бизи и как ей помочь, и только когда она засыпает, я могу думать о чем-то другом – в основном о тебе, о маме и о Ленор.

И чем больше я думаю, тем чаще задаюсь вопросом, кто я, если не мамина дочка, и не девочка с фермы, и не та девчонка, которая всегда надеялась стать твоей. Я пытаюсь понять. Извини, если я говорю слишком резко и рассуждаю о нас с тобой, будто разговариваю не с тобой, а с кем-то другим. Но ты единственный человек, с кем я могу быть до конца откровенной, Эллис. Рядом с тобой я всегда себя чувствовала настоящей.

Это странно, но я злюсь на маму вовсе не из-за того, что она мне лгала, и не из-за того, что у меня была настоящая мама, о которой я даже не знала (хотя для меня мама – это по-прежнему мама, даже сейчас, и я совершенно не воспринимаю Ленор как свою настоящую маму, хотя я знаю, что это правда). Больше всего меня обидело и разозлило, что мама бросила Ленор и всегда подавляла ее в детстве. И больше всего меня мучает вопрос, обрадовалась ли мама, когда к ней приехала женщина, давшая мне жизнь? Мне кажется, это самое главное, любила она ее или нет, уже в самом конце.

Где ты сидишь, когда читаешь это письмо? Ты все еще думаешь, что я совершила ошибку? Ты сердишься на меня? Может быть, хочешь меня забыть? Я все время гадаю.

С любовью,

Кэтрин.

6 августа 1934 года

Уже завтра все и случится. Я сижу, обмирая от страха. Наверное, ни одной пыльной бури я не боялась так сильно, как боюсь сейчас. Если все пойдет хорошо, то мы войдем в Нью-Йорк по мосту Джорджа Вашингтона. Я так напугана, и взволнована, и полна надежд, что у меня дрожат руки, когда я это пишу. Что ждет нас впереди?

В последнюю ночь нашего путешествия я сижу в темноте, и компанией мне служат только походный костер, огромное черное небо и миллионы звезд.

Завтрашний день – это как будто бросить монетку. Я постоянно спрашиваю себя, правильно ли я поступила, но завтра мы это выясним – вернее, начнем выяснять, – и от одной только мысли об этом меня бьет озноб.

Мы видели столько людей, которые тоже стремятся в Нью-Йорк, их машины набиты добром под завязку. Мне хотелось бы пожелать им удачи, но мое сердце безжалостно. Я хочу, чтобы все выжили, но для меня самое главное – чтобы выжила Бизи. Мне хочется думать, что я особенная, и что Бизи особенная, и что если там наверху кто-то есть, он присматривает за нами… и у нас все получится, даже если не получится у других. Я хочу, чтобы Бизи повезло. Для меня самое главное – благополучие Бизи, и я сделаю все, чтобы она поправилась, и мне кажется, я могла бы придушить любого, кто попытался бы встать у меня на пути, и я знаю, что так нельзя, что это плохие мысли, но не могу чувствовать по-другому.