Искра в ночи - [50]

А потом, когда я меньше всего этого ожидала, все опять изменилось.

Когда мы ездили в Лондон, мы всегда выходили в Южном Кенсингтоне, неподалеку от Британского музея. Вот почему я всегда думала о Джеймсе и его воображаемой знаменитой семье. Я не раз подходила к музею и топталась у входа, пока мама ходила на примерку к портнихе или еще на какую-то важную встречу. Я стояла у входа и представляла себе все эти кости и раковины в витринах, но никогда не заходила внутрь. Я представила себе людей, о которых Джеймс мне рассказывал столько всего интересного. Это было похоже на воспоминание или на светлый сон.

Мы встретились с Джеймсом в начале мая. Я снова топталась у входа в музей, а потом вдруг сказала себе: что я, как дура, стою на ступеньках и не захожу внутрь?! Я увидела его сразу, в главном зале, он стоял рядом с огромным чучелом слона. Держал в руках большую коробку и беседовал с охранником о погоде. Такой высокий, такой уверенный, словно теперь его страшные шрамы стали невидимыми, даже для него самого.

Я ошеломленно застыла и уже собралась тихо ускользнуть, но тут он обернулся и увидел меня.

Он подошел прямо ко мне и протянул руку.

– Ленор, – сказал он. Мне не понравилось, что он назвал меня не по фамилии, как я привыкла.

Он был таким собранным и спокойным, а я нет.

– Что привело тебя в музей? – вежливо спросил он, и ничто в его голосе не указывало на прошлое. Он его преодолел и забыл.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

Он опустил взгляд на коробку, которую держал в руках.

– Я готовлюсь.

– К чему?

– К экспедиции. В Индонезию. Я тебе говорил, помнишь?

– Да?

– Нам одобрили финансирование.

– И надолго ты едешь? – спросила я, пытаясь не выдать смятения, потому что, конечно же, я всегда думала, что это ложь.

Он как будто смутился, и это было единственным признаком, что его взволновала наша случайная встреча.

– На пять лет, – сказал он и улыбнулся, словно извиняясь. – Нам нужны результаты, и ехать на меньшее время нет смысла.

– Музей через десять минут закрывается для посетителей, – сообщил охранник в пространство, искоса взглянув на нас.

Мы стояли в неловком молчании и смотрели друг на друга, и я уже собиралась извиниться и уйти, но тут он улыбнулся.

– Хочешь познакомиться с моими родителями?

Как ты, наверное, уже догадалась, Бет, и догадалась быстрее меня, его родители – известные натуралисты, как он и говорил. Он провел меня в пыльные служебные помещения и представил меня родителям. Его отец – невысокий, в очках. У матери кудрявые каштановые волосы, темно-карие глаза и острый взгляд. Как оказалось, Джеймс очень похож на нее. Было странно увидеть почти точную копию его лица.

Они были приветливыми, дружелюбными, а разговор – оживленным и непринужденным. Когда он представил меня, они отозвались: «О, так это Ленор». Как будто они много слышали обо мне, но не знали о нашей размолвке.

А потом, хотя музей уже закрылся, Джеймс спросил, не хочу ли я посмотреть выставку, над которой его семья работала все эти годы, и мы пошли в тускло освещенный зал с чучелами грызунов и редкими раковинами и камнями.

Наверное, еще год назад я сочла бы этот зал самым скучным в музее, но благодаря энтузиазму Джеймса это все казалось волнующим, интересным и… даже не знаю, как объяснить… как будто значило гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. Под этими глупыми раковинами тянулась долгая линия времени. В рассказах Джеймса история мертвых окаменелостей превращалась в живую историю людей.

Было уже очень поздно, и мне надо было вернуться к маме. Джеймс проводил меня к выходу. Я никогда не забуду, как в лучах заходящего солнца сверкала река, и он пожал мне руку, а потом обнял меня, и мы попрощались.

– Так, значит, тебя не посадят в тюрьму? – поддразнила я, пытаясь обратить все в шутку.

Он покачал головой.

– За мной никто не приходил. Я так думаю, им меня жалко, – сказал он, указав на свое лицо. – В любом случае скоро я уеду.

– Когда? – спросила я.

– Во вторник.

– Что ж, я буду думать о тебе в этот день. – Я снова пожала ему руку. – Я рада, что повидала тебя, Джеймс, – твердо проговорила я. – Удачи тебе.

– И тебе тоже удачи, – ответил он.

Я хотела его поблагодарить, но не знала за что. Наверное, за то, что каким-то непостижимым образом он помог мне попрощаться с моим братом. Я не могла подобрать слов.

И я пошла прочь вдоль реки.

Я думала, что никогда больше его не увижу.

Тебе не кажется, Бет, что очень легко осуждать людей за их печаль, когда сам не испытываешь печали? Ты воспринимаешь чужую тоску как слишком странную или слишком глубокую, или тебе представляется, что люди горюют не так, как надо, до тех пор, пока эта чудовищная печаль не поселится в твоем собственном сердце, и ты понимаешь, что это может случиться с каждым. Теперь-то я знаю, и, мне кажется, благодаря этому знанию я сама стала чуть лучше.

Я писала все утро, и мне уже надо пойти поесть. Вечером постараюсь продолжить.

В прошлый раз я остановилась на берегу Темзы.

Теперь вернусь в Форест-Роу.

В тот вечер, уже дома, мне не спалось, и я зачиталась допоздна. Я откопала «Голубую книгу сказок» и читала «Джека – победителя великанов», ту самую сказку, которую ты всегда называла слишком жестокой… А мне нравилось представлять себя Джеком, убивающим все, что движется. Я вспоминала о нашем детстве, но без печали и сожаления. Это было приятное, светлое чувство, когда вспоминаешь о том, сколько у тебя было радости, пусть даже те дни давно миновали и не повторятся уже никогда.