Искра в ночи - [34]

– Давай, я тебе помогу, – сказал он.

Я посмотрела вверх.

– На крышу?

Он кивнул.

Я отмахнулась от его помощи.

– Я вполне в состоянии взобраться по лестнице. – Я начала подниматься первой. – И что там на крыше?

– Поднимись и увидишь.

– Она обвалится.

– Не обвалится. Честное слово.

Я выбралась на крышу. Луна, стоявшая над лесом, была огромной и полной. Я с опаской продвинулась дальше, но крыша подо мной была вполне прочной.

– Ты закончил, – сказала я.

– Да.

– Прекрасно, – сказала я и добавила: – Передай мне вино.

Он забрался на крышу и сел рядом со мной, положив бутылку мне на колени.

Пару минут мы сидели молча, пили вино и рассматривали наше королевство – такое, какое есть.

– У тебя получилось. Ты отремонтировал дом, который не поддавался ремонту.

– Ты немного помогла.

Даже не знаю, почему меня так взволновала эта маленькая победа. Думаю, для нас обоих она означала, что мы смогли что-то сделать своими руками.

Я пыталась понять, что напоминает мне эта луна, и все-таки поняла: дирижабль из моего сна. Но луна была яркой и серебристой и казалась его полной противоположностью. Я имею в виду, что, возможно, луна – это чудо, посланное нам богом в утешение за все дирижабли.

Мы молча пили вино, и нам было так хорошо и уютно. Я думаю, даже если бы мы с Джеймсом вообще не сказали друг другу ни слова, нам все равно было бы комфортно в компании друг друга.

– Ты хочешь замуж, Ленор? – вдруг спросил он.

Я чуть не подавилась вином.

Джеймс рассмеялся:

– Нет, не за меня. Я уже занят, нахалка. – Он легонько толкнул мою ногу своей. – Я имею в виду, вообще. Когда-нибудь. В будущем.

Я долго не могла ответить.

– Я об этом не думаю, честное слово. Мы с Бет всегда шутили, что выйдем замуж за кинозвезд. Но теперь я не знаю. А ты? У тебя и твоей невесты будет много детей?

Он опять отвел взгляд.

– Я не знаю. Я хочу, чтобы мы были свободны, делали что хотели и ездили куда хотим.

Я провела рукой по веткам.

– Я так и не сказала тебе спасибо, – тихо проговорила я.

Мне казалось, что это как раз подходящий момент.

– За крышу? Можешь сказать это теперь.

Я покачала головой:

– Нет. За войну. За то, что ты воевал.

Он смотрел в пространство.

– Не благодари меня.

Я отпила еще вина.

– Ладно. Тогда спасибо тебе за крышу, – сказала я после короткой паузы.

– Спасибо тебе, что ты позволила мне пожить в твоем доме.

– Что ж, если ты действительно хочешь меня отблагодарить, тогда пойдем вместе на Фестиваль света. Я не очень хорошо знаю город, а других людей не переношу. Давай устроим себе приключение. Давай побудем молодыми. На случай, если ты вдруг не заметил, мы еще молодые.

Он посмотрел на меня и изобразил на лице вселенскую усталость.

– А как же моя больная спина? – спросил он.

Стало быть, решено. Я увижу великие чудеса современной науки в обществе друга, который считает, что в человеческих достижениях нет вообще ничего чудесного.

И я не сказала тебе самого главного, Бет. Я нарочно схитрила и оставила это на самый конец письма. Вот оно.

Я накопила нужную сумму. Еще три дня назад.

Вчера утром, после поздних посиделок на крыше, я встала пораньше и отправилась в центр города по совершенно особому поводу. Я пошла в кассу. И купила билет в Америку.

Совсем скоро я буду в Нью-Йорке. Если точнее, через две недели, 20 июня.

Я приеду к тебе!

Я еще напишу до отъезда.

Это и правда произойдет, Бет.

С любовью,

Ленор.

7 июня 1919 года

Дорогая Бет, даже не знаю, отправлю я это письмо или нет.

Я проснулась прошлой ночью, и мне показалось, что комната трясется, но это трясло меня. Однажды, еще до того как мы познакомились, мне тогда было пять или шесть лет, у меня случилось сильное отравление из-за протухшей рыбы, и прежде чем меня вырвало, я думала, что сейчас развалюсь на миллион мелких кусочков. Точно так же я чувствовала себя прошлой ночью. Мне казалось, что я не могу находиться нигде: ни в постели, ни в комнате, ни где-то еще. Я встала, прямо в пижаме спустилась вниз и вышла на улицу. И это странное чувство – как будто мне нет места в мире – погнало меня со двора, и я пошла в лес, к домику, и громко постучалась, а когда Джеймс открыл дверь, еще не проснувшийся толком, я заставила его раскрыть объятия, чтобы броситься ему на грудь.

Он понял, что надо делать и, не задавая вопросов, крепко меня обнял и прижал к стене.

– Мне нечем дышать, – хрипло проговорила я. Я ощущала щекой его голую, покрытую шрамами грудь, его кожу, густо поросшую волосами и испещренную глубокими складками. – Я так сильно по нему скучаю, что как будто теряю себя.

– Я знаю, Олсток.

Потом я просто плакала у него на плече, и это длилось целую вечность, и он гладил меня по спине и говорил: «Тише, тише», – именно то, что мне хотелось услышать, хотя это были совершенно бессмысленные слова.

Я не выношу, когда люди пытаются мне говорить, что в смерти Тедди был какой-то смысл: что он нужен господу на небесах, что он умер ради всеобщего блага и все в таком духе. Я думаю, может быть, это «тише» – единственное, что можно сказать наверняка и при этом не солгать.

– Ленор, я мало что знаю, – прошептал Джеймс. – Но самое важное не уходит от нас никогда.

Я не была в этом уверена. Но не стала возражать.