Искра в ночи - [32]

С любовью,

Ленор.

P.S. Я не собиралась об этом писать. Но сидела в раздумьях почти полчаса и решила, что все-таки напишу.

Мне надо знать, Бет: ты меня совершенно забыла? Ты поэтому мне не пишешь?

Может быть, Великан Джеймс прав, и ты изменилась сильнее, чем мне представляется издалека.

Я рада, что ты оставила прошлое позади и строишь жизнь, глядя в будущее. Я просто надеялась, что не останусь для тебя в прошлом, и куда бы ты ни пошла, я пойду с тобой. Но, возможно, тебе это видится по-другому.

Я уже отложила пятьдесят два фунта (нужно как минимум семьдесят, а лучше – больше, чтобы хватило на первое время на новом месте), и я по-прежнему собираюсь приехать к тебе, если ты не напишешь мне прямо, что ехать не надо. Но я надеюсь, что ты меня ждешь. Я надеюсь, ты будешь мне рада.

С любовью,

Ленор.

15 мая 1919 года

Бет, ты даже не представляешь, как я обрадовалась, когда получила твое письмо! Ты пишешь, что у тебя все хорошо, и я искренне за тебя рада. Судя по описаниям, твоя ферма – чудесное место, а твоя жизнь – просто сказка. Хотя мне хотелось бы больше подробностей. Твое письмо было слишком коротким. Но я на тебя не сержусь.

Ты отправила письмо еще до того, как получила мое, так что, пожалуйста, не обращай внимания на последний постскриптум. Это был момент слабости. Я знаю, что ты меня ждешь и рассчитываешь на меня. Я знаю, что мы с тобой хорошо знаем друг друга, и я сожалею, что я на мгновение потеряла веру.

С тех пор как я писала тебе в последний раз, я побывала на трех свиданиях с мистером Примите-Мои-Соболезнования (настоящее имя Кристофер). Я помню, что я о нем говорила, но он очень славный и безобидный, и мама счастлива. В последние пару недель с официального окончания траура настроение у всех заметно улучшилось – в прошлую пятницу мы всей семьей играли в бадминтон, и иногда я даже слышу, как Вера и Хьюберт вместе смеются. Это странно, потому что, пока всем становится лучше, у меня все остается по-прежнему.

На выходных я помогала Джеймсу чинить крышу. Это так странно: мы редко видимся, и в какие-то дни с удовольствием проводим время вместе, смеемся и много шутим – даже над тем, над чем шутить нельзя, например над «безрукими Ларри» (так Джеймс называет одиноких людей в санатории, которых мама навещает с корзинами еды). В другие дни мы с трудом терпим друг друга. Я становлюсь непредсказуемой и злой, и, мне кажется, Джеймс тоже злится.

В воскресенье как раз был такой день. Я пришла помочь. Работа тяжелая, и порой мне начинает казаться, что это напрасная трата времени: чинить крышу в доме, где никто никогда не будет жить. Джеймс страдал от сильной боли, что всегда приводит его в раздражение.

Он постоянно срывался и отдавал мне приказы класть палки так или эдак, как будто он смыслит в архитектуре больше меня, а его громкое хриплое дыхание действовало мне на нервы, даже несмотря на то, что я знаю: это никак от него не зависит, и, наверное, я ужасный человек, раз меня это бесит.

Мне захотелось его уколоть, и я перевела разговор на его родителей – если они путешествуют по всему миру и делают то, что так нравится делать ему самому, то почему же они не взяли его с собой. Я хотела его смутить и заставить хоть раз сказать правду, но он ни капельки не смутился.

– Однажды я ездил с ними, – ответил он. – Когда был совсем маленьким. Это было двухгодичное путешествие. Когда мы вернулись, я совершенно разучился общаться с людьми.

– Это многое объясняет, – заметила я.

– Олсток, мы оба знаем, что я просто очарователен. – Он говорил серьезно и сказал это таким обыденным тоном, что я взбесилась еще сильнее. – Как бы там ни было, я отправлюсь с ними в следующую экспедицию.

– А как твоя невеста отнесется к тому, что ты ее бросишь и отправишься на край света?

Я поняла, что мне все-таки удалось его задеть. Он вздрогнул и рассеянно уставился на крышу, куда собирался взобраться. Он медленно и тихо вздохнул.

– Она терпеливая девушка, – наконец сказал он. А потом сам нанес мне удар. – А что нового у тебя? Твоя воображаемая подруга придумала объяснение своему долгому молчанию? Наверное, трудно сказать человеку, что ты ему не пишешь, потому что потихоньку его забываешь.

Короче говоря, в итоге я рассказала ему, как мы с тобой стали кровными сестрами. Ты помнишь, Бет?

Нам было лет по восемь-девять. Мы хотели разрезать себе ладони и смешать кровь, чтобы быть навсегда связанными друг с другом. Как обычно, это была моя идея, потому что именно я всегда подначивала нас обеих на всякие глупости. Я взяла с кухни нож. Ты должна была резать руку первой, но в последний момент тебе стало дурно, тебя затошнило, и мы так и не сделали, что собирались.

Но потом, несколько недель спустя, когда мы гуляли втроем с Тедди, ты упала на гравийной дорожке и разбила колено. В порыве внезапного вдохновения я сбегала в дом и вернулась с ножом.

Тедди наблюдал за нами и не верил глазам своим, а я разрезала себе ладонь – быстро, чтобы не успеть испугаться, – а затем заставила тебя лежать спокойно, чтобы прижать ладонь к твоему разбитому колену и смешать кровь. Я до сих пор помню выражение твоего лица, хотя и не смогла его прочитать. Моя безумная настойчивость тебя напугала?