Пришёл Копьё к Ранней Заре. Нестарый, громадный, плечи широченные, не человек — утёс. Сел у огня, чаю отхлебнул, стал говорить об истинном воспитании, о звериных повадках, о следах на снегу. Обрадовалась Ранняя Заря: вот этого-то будущему богатырю да заступнику и нужно. Сила воина. Знание звериных повадок. Умение в тундре выжить в пургу да мороз. Куда как надёжнее шаманского вдохновения.
А Искра не обрадовался. Сидел от гостя через очаг, смотрел хмуро. Не хотелось ему в тордохе Копья жить — и богатырской силы не хотелось. В стойбище у него хватало забот: коль бабушку Облако забьёт озноб — обнять и согреть, коль плаксивая Крачка снова расплачется так, что кровь носом пойдёт — по голове её погладить, чтоб кровь унялась, коль духи снова схватят дядю Тюленя за горло до злого удушья — дунуть, чтоб хватка их разжалась. И никто Искру этому не учил, самому понятно.
А бегать по тундре Искре без Копья веселее.
Но мама сказала, что надо Искре начинать становиться богатырём.
Сказал Искра — мрачно:
— Не ходят богатыри в малице с белыми куропатками. Вся тундра смеяться надо мной станет.
И Копьё ответил, тоже неласково:
— Малица у тебя будет новая. И жизнь у тебя будет новая.
Распорядился жизнью Искры, будто Искра пёс или олень. Сказал — отрезал.
— Осталось арканом меня к нарте привязать, — Искра пробормотал. Но негромко: мама смотрела укоризненно.
Пришлось ему из своего дома уйти, от своего стойбища уйти. С Копьём. А на вешалах для юколы Ворон сидел, смотрел. Переглянулся с ним Искра грустно: прости, Ворон, никто из взрослых меня не слушает. Он, Искра, взрослым — тайныкут, счастливая резная щепочка на шнурке, хранящая от беды: не ему решать, им решать, у кого оберег будет висеть на шее.
Придётся подчиниться, делать нечего.
* * *
Приехал Копьё к Песцовой реке, в добрые охотничьи места. Всю ночь проспал — а Искра той ночью у очага сидел, слушал, как снег вокруг тордоха Копья под тяжёлыми шагами хрустит. И псы Копья спят, не брехнут, не шелохнутся — значит, не зверь, не человек бродит. Значит, злая погань бродит.
Дома не боялся Искра злой погани. Стоило лишь уголёк из очага вынуть, в кулаке сжать — с детства чуял, как греет и хранит его отцова сила. А здесь — и очаг чужой, и огонь словно незнакомый, и малица уже белыми куропатками не вышита. Вся защита у Искры — тот огонь, что внутри, вся надежда — на тот огонь, что внутри. Только это тварей за порогом и держит.
Ничего доброго не будет. Чует Искра, как пёс, чует, как песец, чует, как птица — а человеческих слов, чтобы другим рассказать, нет. Вот чему бы научиться: словам.
Да только словам никто не учит.
И наутро Копьё стал в тундру собираться — и Искре велел.
— Учить тебя стану следы искать, — сказал.
— А что их искать, — Искра ответил. — Вот, гляди: возле самого тордоха — следы когтей. Большие следы, словно медведь бродил, да только не медведь это. Стопа — вроде человечьей, но с когтями.
Уставился Копьё на гладкий наст — ни единой отметинки на нём нет, всё вьюга слизала:
— Ты что, смеяться, что ли, вздумал надо мной?
Вздохнул Искра:
— А что смешного в том, что злая погань вокруг твоего жилья следы оставила?
Стоит Копьё, на ребёнка смотрит — не знает, то ли верить, то ли нет. Шаман бы сказал — никаких сомнений бы не осталось. Но — парнишка в шестую зиму… Даже если и впрямь есть в нём шаманская сила, то шаманчик-евражка он, шаманчик-мышонок. Болтает ерунду, как все дети, никто детей не слушает — ничего они не понимают.
И сказал Копьё:
— Хватит игр, пора за дело браться. Отправимся в тундру, самоловы проверим. Те следы, что не только в голове, но и на снегу различить можно.
Пожал плечами Искра, спорить не стал. Хотелось ему на живого песца посмотреть — а здесь, у Песцовой реки да на морском берегу как раз и живут они.
Бродили Копьё и Искра по тундре, бродили — только мёрзлые песцовые тушки в самоловах Искра увидел. И решил от Копья отстать, самому себе устроить свою охоту.
Решил — и сделал. У тальниковых зарослей отстал Искра от Копья, пошёл от сопки в другую сторону. Отошёл недалеко, на корточки присел и позвал:
— Песцы-песцы, пойдите сюда, я вас не обижу!
Небольшое время прошло — показалась из-за валуна мордочка, белая-белая, только глаза, словно морошка, жёлтые, да носик — чёрный уголёк, чуткий. Вышел песец, такой пушистый, будто белым туманом окутан — кончики шерстинок в воздухе тают.
Задохнулся Искра от восторга, руки протянул — и подошёл песец, дал себя потрогать, на ощупь — словно тёплое облачко гладишь…
Тем временем спохватился Копьё — и принялся Искру искать по следам. Враз нашёл: вот он, сидит, живого песца, как щенка, ласкает.
— Держи, держи его! — Копьё закричал и за лук схватился.
А Искра хлопнул в ладоши — только песца и видели.
Пришёл Копьё в ярость.
— Какой ты охотник! В самый раз тебе была малица с белыми куропатками, девчонка ты! Песец-то какой ушёл! Если можешь живьём их приманивать — так приманивай с пользой, дурень!
Встал Искра — тоже злой:
— Проверяешь самоловы, Копьё — и проверяй себе! То охота, а то — гость из тундры пришёл ко мне! Как же можно гостя убить?
Копью кровь в лицо бросилась:
— Ты совсем ополоумел, Искра — с песцами вздумал в гости играть!