Искатели сокровищ - [50]

— Клянусь честью! Как вас зовут-то, а?!

— Освальд Бэстейбл, — сказал я (а вы, небось, до сих пор и не догадывались, что эту историю рассказываю я, Освальд).

— Освальд Бэстейбл? Клянусь душой! — пробормотал бедный индеец. — Да, я с радостью пообедаю с вами, мистер Освальд Бэстейбл — с огромнейшим удовольствием. Чрезвычайное любезное, я бы даже сказал — сердечное приглашение, хм. Спокойной ночи, сэр. Я полагаю, вы обедаете в час дня?

— Да, — подтвердил я, — спокойной ночи, сэр.

Я вернулся домой и все рассказал остальным, и мы написали записку и положили ее на столик в комнате малышей:

— Бедный индеец придет к часу. Похоже, он очень мне благодарен.

Мы не стали предупреждать папу, что дядя придет к нам обедать — как я уже объяснял, это могло получиться невежливо. Но Элайзу мы должны были предупредить, мы сказали ей, что к нам придет друг, и все должно быть по правилам. Она, наверное, думала, что придет всего-навсего Альберт, который живет по соседству, но в этот день она была в хорошем расположении духа и согласилась приготовить кролика и даже испекла пудинг с коринкой. Пробило час, и появился дядюшка из Индии. Я сам открыл ему дверь и помог ему снять плащ (изнутри он весь был подбит мехом) и провел его прямиком в детскую. Мы решили обедать там, как обычно, а то ему было бы неуютно, если б с ним обращались как с посторонним. Мы решили, что он будет все равно как один из нас, а то, если мы будем слишком вежливы, он наоборот решит, что мы задаемся перед ним, потому что он беден.

Он пожал руку каждому из нас и каждого спросил, сколько ему лет и в какую школу он ходит, и только головой покачал, когда мы сказали, что пока что у нас каникулы. Мне стало немного не по себе, как всегда, когда разговор заходит о школе. Я не знал, что сказать ему, чтобы он сразу почувствовал себя одним из нас, и для начала спросил его, любит ли он крикет — он ответил, что давно не играл. После этого все молчали, пока Элайза не принесла обед. Мы все хорошенько умылись и руки вымыли и причесались и выглядели все замечательно, особенно Освальд, который как раз в это утро постригся. Когда Элайза принесла кролика и снова вышла, мы в отчаянии посмотрели друг на друга — в молчаливом отчаянии, точь-в-точь как в книжках. Похоже было, что нам грозит такой же скверный обед, какой индеец получил накануне — только что еда повкуснее, но зато очень скучно. Дикки лягнул Освальда под столом, чтобы тот говорил первым (Дикки и не догадывается, как больно бьются его новые башмаки), но Освальд не стал лягаться в ответ. Тут дядя спросил:

— Будете ли вы сами нарезать мясо, сэр, или лучше этим заняться мне?

Алиса ему сказала:

— Дядя, вы предпочитаете взрослый обед или веселый?

Он ни минуты не сомневался и ответил:

— Веселый — веселый, хм! — и мы поняли, что все в порядке.

Мы тут же научили дядю игре в бесстрашного охотника. Кролик был оленем, которого мы подстрелили в зеленом лесу, из крепкого лука, и когда дядя нарезал его, мы поджарили кусочки на заостренных палочках. Дядин кусок слегка обуглился, но он сказал, что все замечательно и что дичь гораздо вкуснее, когда сам добудешь ее на охоте. Потом Элайза собрала косточки и принесла нам пудинг — мы подождали, пока она закроет за собой дверь, поставили блюдо с пудингом на пол и убили его по доброй старой охотничьей традиции. То был дикий кабан, очень свирепый и опасный — не так-то легко было его убить, даже вилкой. Дядя был самым отважным из нас, он так и подпрыгивал и даже завывал, нападая на кабана, но когда мы предложили ему отведать кабанятины, он сказал:

— Нет, благодарю вас — подумайте о моей печени, хм!

Но он отведал миндаля и изюма — нам пришлось забраться на верх самого верхнего шкафчика, чтобы сорвать их с ветвей тропических деревьев, и от фиг, которые богатые купцы привезли на корабле из дальних стран (кораблем был большой ящик для игрушек), дядя тоже не отказался. Все мы охотно ели сладости и кокосовый орех. Пир и впрямь вышел на славу, и когда мы все съели, мы спросили — может быть, ему это понравилось больше, чем вчерашний обед? А он ответил:

— Такого обеда у меня еще вы жизни не было! — он был слишком хорошо воспитан, чтобы признаться, что он на самом деле думает о папином обеде, и мы поняли: хоть он и бедняк, он — настоящий джентльмен.

Мы подъедали остатки сладостей, а он закурил сигару и принялся рассказывать нам о слонах и об охоте на тигров. Мы хотели расспросить его о вигвамах и вампумах, мокасинах и бизонах, но он либо ничего об этом не знал, либо стеснялся рассказывать о чудесах своей родной страны.

Он очень нам понравился, и когда он собрался уходить, Алиса подтолкнула меня и я сказал:

— У нас остался еще шиллинг, три пенса и фартинг — у нас было полсоверена. Они не очень-то нам нужны, и мы хотели бы, чтобы вы взяли их себе, потому что вы нам очень нравитесь, и мы хотели бы, чтобы они вам пригодились, — и я сунул деньги ему в руку.

— Я возьму трехпенсовик, — сказал он, вертя в руках монетку и внимательно на нее глядя, — трехпенсовик я возьму, но я не могу отнять у вас все ваши деньги. Кстати говоря, а откуда взялись деньги на этот королевский обед. Полсоверена, вы говорите — хм?