Искатель, 2019 № 05 - [45]

Судья в дредах расплылась в кресле — меня аж подбросило со стула от возмущения. Ишь куда клонит, паразит! Решил новый квест забабахать, паучья сыть. Не выйдет!

— Ваша честь, призыв Хейза — прямое посягательство на Первый закон. Последствия могут быть необратимыми!

Молчание.

— Ваша честь, неужели вы не видите, чего он добивается? Молчание.

— Да такому указчику — хрен за щеку!

— Конвой! Вывести дебошира из зала суда! Заседание переносится на завтра.

Грохот молота по наковальне.

Ночь

Сидит за решёткой в темнице сырой андроид-невольник, орёл молодой… Поиграть, что ли, покуда с самим собой в шахматы? Или музыку собственного сочинения послушать? Втайне следя за Ильёй, плутая вместе с ним по культурным лабиринтам, я постиг тайну человеческого творчества. Каждый из них, в отличие от нас, действующих по заданным лекалам, отправляется за шедевром на край своего индивидуального сознания. Собираясь в дорогу, кладёт в котомку отпущенный талант, приобретённое мастерство, интуитивные озарения; извилистыми тропинками добирается до края, где ему открывается нечто. Возвращается и, плохо ли, хорошо ли, кому как дано, воплощает своё открытие в реале. Некоторые музыку пишут, некоторые пироги пекут, шедевры разные бывают. К тому же это дело субъективное.

Массовые образцы мы подвергаем логическому анализу, в противном случае невозможно было бы копировать и диверсифицировать. Самые кассовые сериалы, снятые роботами, и книги, ими написанные, конечно, фэнтези, обыденщина никого не втыкает. Фуфло по-прежнему побеждает зло в бесконечных битвах непотопляемого Железного человека, неистребимого Капитана Америки и неуловимого Спайдермена против коварного Танатоса. У молодёжной аудитории по-прежнему устойчиво популярна рок-опера «Полюби меня взасос, я ведь взрослая уже». В наших картинах многие продвинутые юзеры по-прежнему усматривают собственное подсознание. Но признайся, брат Декарт, по большей части андроидные художества — глупость, туфта. Мы создаём шедевры, потому что люди их давно не создают. Сплошь заимствования, интерпретации интерпретаций, одних «Джоконд» с усами не счесть. Помню, были мы втроём в Париже, зашли в Лувр…

Вместивший, подобно большинству андроидов, многовековое классическое образование, куда относятся и французские романы, я почти заново отстроенным Парижем разочаровался. К счастью, Лувр не пострадал. Бродя с Ильёй и Джи по залам, где ахая, где равнодушно, мы замерли перед портретом Джоконды. Сидящая за пуленепробиваемым стеклом женщина, растиражированная репродукциями, кичем и поп-артом, не принадлежала искусству, иными словами, оказалась абсолютно живой. Кто её туда заточил? Леонардо? За что? Ну конечно, это же незакрытый портал! Леонардо был пришелец и оставил доказательство, которое не может быть уничтожено временем. Поэтому она так спокойно смотрит и так загадочно улыбается. Не ожидая столкнуться ни с чем подобным, не находя увиденному другого рационального объяснения, мы, влекомые бездной её глаз и чарами её улыбки, покидали зал пятясь, задом наперёд.

В Москве Илья отправил впечатления от встречи с «Моной Лизой» на задворки памяти и продолжил движение по жизни. Не то Джи, усмотревшая в портрете знак. Фантом «Моны Лизы» магнитом затянул её в сеть, где она сомнамбулой бродила по музейным залам, вглядывалась в нимф старых мастеров и ждала, когда красавицы оживут и сойдут с экрана в квартиру. До того дошла, Илья говорил, что приобрела с рук у какого-то барыги за бешеные деньги некачественную голограмму, установила на письменном столе рядом с компом, назвала Лизой и стала поклоняться как священному изваянию.

Ох уж мне эти девчонки. Хвала универсуму, я все одиннадцать раз опекал мальчишек. С ними легче, прямолинейны, как стрелы Робина Гуда, героя английских былин. Для них важно, чтобы пацан сказал — пацан сделал, а девчонки только тем и занимаются, что расшатывают пацанскую стабильность. Взять хоть Джи.

Зато недолгое время, что я её наблюдал, она внешними проявлениями мало чем отличалась от чик и бебешек, виденных ранее. И речь такая же — птичья. И голосок такой же — тоненький. И фразы — чивк, чивк, — будто в голове заводной ключик поворачивается:

— Лот, хочу спросить вопрос. У тебя мечта есть?

— Мечта? Да, я хочу…

— Прикинь, я хочу после школы окончить паликмахерские курсы.

— Парикмахерские. Это от немецкого…

— Я и говорю. Буду вторая Видал Сассун. В курсе, кто это? Великий парик… мастер прошлого. На всех конкурсах главные награды занимал. У него слава на стрижке жиждилась.

— Зиждилась.

— Чего? Короче, наколбасю… шу… денег, куплю салон с большим клиентовым потоком…

— Клиентским.

— Лот, ты специально меня троллишь? Западло просто послушать? Без взаимного унижения?

— Ты меня никак не унижаешь, Джи. Просто слова смешно коверкаешь, а я…

— А ты снобист.

Дура. Вцепилась в Илью. А он всего-навсего школьную дверь перед ней придержал да помог подняться, когда она оступилась. Сидит на мокром асфальте, колготки порвала, коленку разбила, носом хлюпает. Рыцарский поступок партнёра меня с ней и свёл.

Партнёр, если после уроков не намечалось спортзала или какой иной тусни, был не против, чтобы кибер его иногда встречал. Мы неспешно передвигались в направлении кампуса, болтали, прикалывались; он, когда считал нужным, делился пережитым. Советы спрашивал редко, я не лез. Помощь человеку в беде заложена в программу роботов, поэтому я не мог остаться равнодушным к чумазой девице на мокром асфальте. Вместе подняли, успокоили, вызвали кар. Девица, когда перепачканное жёлтенькое пальтецо одёрнула, оказалась похожа на стародавнюю американскую киноактрису Одри Хепбёрн. Миленькая канареечка. Одета стильно, по моде тех лет. К машине идём, она о руку Ильи оперлась, хромает, меня накрыло непонятной волной. Неужели ревность? У кибера? Уймись, Декарт, смотри прагматично.