Искатель, 2018 № 09 - [48]

— Когда как, — отозвался Драматург, растягиваясь на кровати. — Когда лучше, когда хуже. Однако норма хлеба не установлена, ешь сколько хочешь. С голоду не умрешь. Привыкнешь. Ты, Ванюша, не о той пище думаешь. Больше следует думать о духовной пище. В нашем положении духовная пища важнее, она волю укрепляет.

Иван Степанович со вздохом лег на кровать, в нем пробудился интерес к общительному соседу по палате. Повернувшись в его сторону, он раздумчиво спросил:

— Драматург, вопрос можно?

— Хоть сто, — добродушно улыбнулся Драматург и развернулся на кровати в сторону собеседника.

— Я ничего о тебе не знаю, но попробую угадать, — продолжил Иван Степанович, — мне думается, что ты по профессии психолог или философ. В тебе угадывается преподавательская жилка.

— Почти угадал, — согнан с липа улыбку, вздохнул Драматург, — я — филолог. Имею ученую степень кандидата наук. Преподавал водном из столичных университетов.

— Кандидат наук?! — удивился Иван Степанович и сел на койке. — Как же тебя угораздило попасть в психушку? Со мной, например, все понятно, я — обыкновенный придурок, по образованию автомеханик, а ты человек с научным званием, высокого интеллекта, что заметно при первом же знакомстве.

Драматург недовольно поморщился, тоже сел на койке и вежливо произнес:

— Ванюша, прошу тебя, не надо меня возвеличивать. Договорились? Мы с тобой равны, как люди в бане. У нас одинаковый статус, мы — придурки. Пока, конечно.

— Хорошо, договорились, — кивнул Иван Степанович. — Ну, так расскажи, филолог, какие обстоятельства привели тебя в это веселое учреждение? Мне действительно интересно: как нормальный умный человек мог оказаться пациентом психиатрической лечебницы? Твоя история, наверное, из ряда вон, что-то особенное?

— Напротив, Ванюша, в моей личной драме ничего особенного нет, по нынешним временам самая банальная история. В психушку меня привело обостренное чувство справедливости, от которого я не мог отказаться и никогда не откажусь. Ничего не поделаешь, характер у меня такой.

— Чувство справедливости? Не совсем понятно. А если подробнее?

— Можно и подробнее. Спешить некуда. Послушай, если есть охота. Я родился и прожил всю свою сознательную жизнь в небольшом подмосковном городке Купейске с населением около восьмидесяти тысяч человек. Городок небольшой, но промышленный. Есть в нем два больших завода — ЖБИ и цементный, огромный комбинат минеральных удобрений и крупная мебельная фабрика. Все названные предприятия рентабельные, приносят владельцам хорошую прибыль. Есть немало заинтересованных лиц, которые хотели бы перераспределять денежные потоки по своему усмотрению. Конечно, ближе к этим денежным потокам чиновники, которые принадлежат к городской властной элите и имеют тесную связь с криминалом. До столицы от нашего городка всего пятьдесят три километра. Можно сказать, рядом. После окончания средней школы я поступил учиться в столичный университет. Затем аспирантура, защита диссертации. Из дома в Москву всегда ездил на электричке. Так мне было удобнее, не нужно простаивать на личном автомобиле в многочисленных пробках. Жители нашего небольшого городка хорошо меня знали, и, отбрасывая ложную скромность, скажу, хорошо ко мне относились. Думаю, что это было следствием моей работы в общественной правозащитной организации. Теперь перехожу к началу драматической истории. В нашем городке были объявлены выборы в мэры. И надо же мне было ввязаться в эту предвыборную гонку. Люди меня подтал кивали к этому, как я теперь понял, трагическому шагу. Словом, я стал участвовать в предвыборной гонке как самовыдвиженец. И тут началось неожиданное. На рекламных щитах, на столбах и у подъездов домов появились многочисленные листовки неизвестных авторов, в которых меня стали поливать грязью, обзывать взяточником, убеждая избирателей в том, что якобы нашлись свидетели, готовые подтвердить, что мою правозащитную деятельность финансировали какие-то иностранные фонды, связанные с неонацистами и криминальными структурами. Выходило, что я не только не патриот родного города, но и не патриот своей страны. Стало понятно, что меня вынуждали отказаться от предвыборной борьбы. Словом, кандидаты в мэры опасались моей популярности и боялись проиграть. Посели бы я тогда отказался от участия в выборах, то у избирателей могло сложиться обо мне негативное мнение, что я действительно человек непорядочный. В общем, была затронута моя честь, и я решил не сдаваться. Мне удалось выступить по местному телевидению и дать отпор клеветникам. Но после моего выступления началось вообще невообразимое безобразие. Я даже не мог себе представить, на что способны люди, которые рвутся к власти. Вскоре в городе появились плакаты, на которых я, улыбающийся, сидел среди двух бритоголовых молодчиков и обнимал их за плечи. На рукавах этих молодчиков вызывающе красовались фашистские свастики, а над нашими головами — портрет Гитлера. Разумеется, это был грубо сфабрикованный фотомонтаж. На горожан эти фальшивые плакаты действовали по-разному. Некоторые открыто смеялись над примитивным вымыслом, но некоторые перестали со мной здороваться, проходили мимо, словно и не были со мной знакомы. Не скрою, меня и мою жену эта оскорбительная чушь очень сильно огорчала. А через несколько дней страшный удар буквально подкосил меня: у жены от переживаний не выдержало сердце, и она покинула этот жестокий мир. Я остался один и, сам того не ожидая от себя, запил. Через некоторое время, приняв солидную дозу алкоголя, я уснул вечером на лавочке во дворе, а проснулся в больнице, в отдельной палате, у входа в которую дежурил полицейский. И буквально в тот же день меня ознакомили с решением медицинской комиссии под председательством руководителя департамента здравоохранения мэрии. В этом решении черным по белому было написано, что кандидат в мэры, кандидат наук, известный правозащитник такой-то направляется на лечение от алкоголизма в специальную клинику, где ему окажут самую квалифицированную помощь. И я очутился в данной психиатрической лечебнице строгого режима. Вот такие дела, Ванюша.