Искатель, 2009 № 09 - [13]

Настоящий спортивный дух, которым в свое время были движимы Фрэнсис Чичестер, Блонди Хазлер, Дэвид Льюис, Вэл Хауэлз и Жан Лакомб, участники первой трансатлантической гонки, сохранился лишь в четвертом и, отчасти, третьем дивизионах. Да, здесь тоже принимали помощь от спонсоров. Но не служили им! Здесь не ставилась цель установить рекорд по времени прохождении трассы — от английского Плимута до американского Ньюпорта. Это было в принципе неосуществимо. В то же время по-спортивному зло бороться за лидерство в группе намерен был едва ли не каждый. Такие, как Андрей, составляли не просто меньшинство, они были исключением. Им достаточно было победить себя, доказать, опять-таки себе, что им по силам пересечь Атлантику под парусом.

«В конце концов, — подумал Андрей, — самые важные победы, как говорил Жорж Сименон, это те, которые мы одерживаем в поединке с собой».

Просто сидеть и смотреть, как становятся все меньше и меньше паруса яхт первой группы, было невмоготу. Андрей взял суконную рукавицу, зачерпнул полировочного порошка и стал драить ручную лебедку, так называемую «мельницу». Остальные были из нержавеющей стали, легче, прочнее и совершеннее, но эту — из бронзы — ему подарил Сашка!

Во рту появился привкус никотина, казалось, давно и прочно забытый.

Внизу змеилась дорога. Она едва угадывалась в темноте, но Андрей знал, что она мокрая, грязная, изрытая воронками. За три дня он изучил ее до последней трещины в неровном асфальте, до последней рытвины на разбитой траками обочине.

Завтра их должны были сменить. «Их» — это весь взвод, которому осточертели и эта война, которая не считалась войной, которую подло и юридически безупречно называли конфликтом, и этот редкий, тяжелый снег, и эти горы. Все надоело! До смерти! Хорошо хоть боевики в эти места не суются.

— Курить будешь?

Сашка обернулся:

— Что?

— Курить, говорю, будешь?

Сашка присел на корточки, привалился к стенке окопа.

— Давай.

Андрей протянул пачку «Примы». Сашка вытянул сигарету дрожащими пальцами с обломанными ногтями.

— Замерз?

— Устал чего-то. — Сашка размят сигарету. — Дай огня.

Андрей чиркнул спичкой, прикрывая ее сложенными ковшиком ладонями.

— Слышь, Сань, я тебя давно спросить хотел. Ты чего институт бросил?

— Так получилось.

— Ну и дурак! Хоть и земляк. Теперь крутись в мясорубке, пока фарш не сделают.

— Не каркай.

— Да я в шутку. Это не считается.

Его познабливало. А вокруг никого и ничего. Мрак. Словно на обратной стороне Луны. Только дорога где-то внизу, как знак земной цивилизации. Никудышной, надо сказать, цивилизации. Ну, если в мире стреляют, убивают, сходят с ума и во имя этого безумия убивают снова…

Андрей в две затяжки докурил сигарету и щелчком запулил окурок в воздух. Тот взмыл по дуге, потом покатился вниз по склону. Красный огонек был отчетливо виден в темноте.

Как же быстро тут, в Чечне, падает на землю ночь. В Питере совсем не так, даже зимой. Там фонари на улицах, фары машин, свет в окнах отпугивают ее. Даже в Крыму тьма не так тороплива. А здесь ночь приходит быстро. Также быстро, как смерть.

Минуту спустя окоп накрыло миной. Кто стрелял — понятно. Как засекли — можно понять. Почему мина была единственной — оставалось догадываться. А еще клясть невероятную для миномета точность.

Взвод, расслабившийся в этом прежде мирном и тихом местечке, огрызнулся короткими очередями. Стреляли — словно оправдывались.

Утром прочесали местность. Но чечи, будто призраки, растворились в ночи. Даже места, где стоял миномет, и то не обнаружили.

Ни Андрея, ни Сашки к этому времени на позиции уже не было. С рассветом их вывезли на бэтээре с автоматчиками на броне.

— Это же надо, — крутили головами бойцы. — С одной блямбы! Не повезло.

Нет, им повезло. Их матерей не вызывали в военкоматы, с ними не говорили сочувственно и веско, им не вручали скупых на слова извещений; наконец, они не получали страшный груз — тела сыновей в цинковых ящиках.

Андрей отделался легкой контузией и оторванной мочкой уха. Сашка получил осколок в спину, который в два счета удалил посеревший от недосыпания и опухший от спирта врач. Потом были два месяца в госпитале, весна, консилиум и демобилизация. Не по состоянию здоровья, а просто срок вышел.

До Питера они добирались вдвоем. На перроне расстались, пообещав звонить, встречаться… Но не созвонились, не встретились.

Прислушавшись к уговорам родителей, Андрей подал документы в педагогический и легко поступил. Такое было указание сверху: «чеченцам» в приеме не отказывать!

Учился он ни шатко ни валко, скорее даже и шатко, и валко, успевая только по «языку», как-то на диво легко он ему давался. Сначала мешали девушки, соскучился по ним за два года. Затем восточными единоборствами увлекся, но ненадолго. Потом его целиком захватили яхты.

Политикой Андрей не интересовался, без особых надежд принимая те изменения в государстве, что поставили державу на иные рельсы и вроде бы заставили утвердиться на них. О Чечне языком не трепал, тем более что отношение к этой войне в институте было неоднозначным. Ему говорили: конечно, ты, Андрюха, воин-освободитель, но с другой-то стороны — оккупант! После таких слов хотелось дать шибко грамотному собеседнику в морду. Раз-другой он не выдержал и в результате чуть не остался без диплома. Декан пожалел, у него племянник в Грозном погиб. Аккурат в новогоднюю ночь, памятную бездарностью начальства и сотнями солдатских трупов.