Искатель, 2009 № 09 - [11]

Робертса отвезли в больницу. Врачи обещали спасти глаза, но об участии в гонке Дин отныне мог только мечтать. Преступник, таким образом, добился своего, выведя из строя если не катамаран, так рулевого.

Ходили упорные слухи, что Робертса шантажировали дельцы от подпольного тотализатора. Дин якобы отказался участвовать в их грязных играх, вот его и хотели наказать — и наказали-таки, преподав наглядный урок другим упрямцам. Как бы то ни было, в официальную версию про маньяка-одиночку никто из яхтсменов не поверил.

Через неделю была предотвращена еще одна диверсия. Причем не осталось сомнений, что вновь дал о себе знать ускользнувший из рук Робертса «маньяк». Потому что в деле опять фигурировала канистра с кислотой! Но на этот раз не только она…

Вообще было очевидно, что преступник отлично знаком с романами почитаемого всеми моряками Сэма Льювеллина, поскольку действовал он в точности, как описано в детективах английского писателя.

Кислота из открытой канистры при качке должна была выплеснуться и разъесть синтетику сотовой конструкции опорной балки, что неминуемо привело бы к катастрофе. Это у Робертса. А на однотоннике¹³ голландца Петера ван Воода — часть обшивки корпуса. А еще преступник заменил титановые болты крепления руля на алюминиевые. Через два дня после выхода в море болты переломились бы и яхта ван Воода лишилась бы управления.

По счастью, Петер присутствовал при спуске судна на воду. До того однотонник двое суток простоял в эллинге¹⁴, где его корпус покрыли ядосодержащей краской, препятствующей обрастанию днища водорослями. Когда яхта, установленная на салазки, была уже готова покатиться по рельсам к мутной глади бухты, ван Воод заметил, что головки болтов крепления руля не четырехгранные, как было, а шестигранные. Так все и открылось. Потом была обнаружена и канистра.

Что удалось преступнику, так это вывести обычно сдержанного голландца из себя. Ван Воод ругался как старый боцман, требуя от устроителей гонки извинений за неумение организовать охрану арендованных ими помещений, а также официального разбирательства. Конечно, извинения последовали, а полицейские рьяно взялись за поиски злоумышленника, однако какими-либо успехами пока похвастаться не могли.

Если после трагедии с Робертсом участники гонки находились в замешательстве, больше похожем на шок, то после происшествия с ван Воодом многих охватила паника, без устали подогреваемая прессой. Сохраняли присутствие духа лишь те яхтсмены, чьи не претендующие на призовые места суденышки были преступникам явно неинтересны.

На причалах перед гранд-яхтами появилась охрана. На борт перестали пускать не только любопытствующих, что практиковалось ранее, но и журналистов. Те в отместку мило развлекались, предсказывая скорые несчастья то одному паруснику, то другому: дескать, вполне возможно, что где-то что-то лежит и, дай срок, рванет, полыхнет, протечет, расплавит…

Случится ли что-нибудь в этом роде на пути к Америке, а если случится, то с кем именно, не ведал никто, так что подобные пророчества разумнее было бы пропускать мимо ушей. Однако спортсмены народ суеверный, и потому их взаимоотношения с представителями средств массовой информации, и прежде не безоблачные, вконец ухудшились. Это подвигло последних на недостойные выходки вроде обвинений в трусости, нежелании смотреть правде в глаза, а то и просто на дешевые подначки.

Будь на то их воля, яхтсмены вообще послали бы пишущую и снимающую братию куда подальше. Сглазят еще! Увы, обязательства перед рекламодателями принуждали гонщиков к беседам с журналистами, и все, что они могли, это держаться с холодком и подпускать ответные шпильки зарвавшимся «сухопутным крысам».

— Ну, грызуны, накликали беду! — зло проговорил Говард.

— Не зря, значит, охрану выставили, — заметил скандинав, в чашечке трубки которого наконец-то появился малиновый огонек.

— Не зря, — кивнул Горбунов. — Интересно, для кого они старались, взрывники эти? Не верится, что сами по себе были.

— Об этом мы узнаем в море. — Говард тоже полез за сигаретами. — Не завтра, так послезавтра. В полиции с ними миндальничать не станут. Выпотрошат до донышка.

Норвежец пыхнул едким дымом крепчайшего «морского» табака:

— Пора, пожалуй. Пойду. До завтра!

— До сегодня, — поправил его русский.

Говард огляделся. На пирсе остались он и Андрей. Как ни были взбудоражены спортсмены попыткой взрыва тримарана, а предстартовые заботы звали их на свои суда.

— Наверное, все же надо было сообщить в полицию об этой шантрапе из паба, — неуверенно проговорил Говард.

— Думаешь, они причастны к тому, что произошло на «Мелинде»? — нахмурился Горбунов.

— Нет, конечно. Но после подобных историй особенно хочется порядка. Из таких оболтусов сплошь и рядом вырастают самые настоящие громилы, для которых что яхту взорвать, что человека убить — все едино.

— Не скажи. Кто из нас не хулиганил в детстве? Ничего, пообтесала жизнь.

— Я был пай-мальчиком, — признался Говард.

— Да? Никогда бы не подумал. А я был настоящий сорви-го-лова. Ох, и доставалось же мне и от отца, и от соседей! А сейчас сделай замечание какому-нибудь разгильдяю, тебя же потом с грязью смешают. О подзатыльнике и не говорю, и вовсе дело подсудное.