Искатель, 2009 № 02 - [23]

— Погодите отчаиваться! — голос молодого врача Звучал не к месту весело. Совсем чуткость потерял. Правду, значит, говорят, что у них там, в институте, студентов в зверей превращают.

Но следующие его слова заставили меня встрепенуться:

— Существует другая возможность. Новая технология. Ультразвуковой деструктор! — Доктор начал возбужденно рассказывать, иллюстрируя слова взмахами рук. — Представьте два источника ультразвука. — Он простер ладони над моей головой. — Каждый из них выпускает свою безобидную волну. Волны проходят через мозг, не причиняя ему вреда, скрещиваются в одной точке вашей опухоли — и ба-бах! Резонируют. Все! Какого-то участка вашего мозга нет. Ровненько-гла-денько. Вся операция под контролем компьютера: он наводит на «цель», выбирает мощность в зависимости от размеров опухоли, корректирует удары. Не опаснее, чем прокатиться по дороге, подключившись к Сети.

Во время этого монолога меня будто живой водой облили. Звон исчез. Душа, трепеща, внимала каждому слову. Неужели я буду жить?

— А… когда?.. — только и смог выдавить я.

Он отвернулся к столу и принялся писать, попутно говоря:

— Если вы сегодня заполните у сестры карточку, то где-то через полторы недели. В принципе, можно хоть сейчас, но сначала вам нужно будет пройти курс химиотерапии. Вот я вам здесь выписал несколько рецептов… — он закончил, протяну мне бумажки. — Приобрести все можете прямо сейчас, в нашей аптеке. Эти препараты должны подавить дальнейший рост опухоли, предотвратить метастазирование и немного уменьшить размеры узла. Операцию проведем под их же блокадой. Потом придется еще какое-то время принимать цитостатики и состоять у нас на учете — чтобы не было никаких осложнений и не возникло повторного роста. А это, — он протянул мне еще два рецепта, — для дегидратации. — И, увидев мой настороженный взгляд, пояснил: — Ну, отек снять. Жидкости у вас в веществе мозга много скопилось. Отсюда и головные боли.

Я вышел из онкоцентра и впервые за последние мрачные месяцы огляделся по сторонам с истинным интересом, вдохнул полной грудью чуть влажный свежий воздух — воздух замечательного августовского полудня. Сзади, как кубики, раскиданные ребенком, громоздились темно-серые здания центра. И они были прекрасны, сияющие зеркальными окнами на ласковом солнце. За металлической оградой неровным зеленым ковром тянулась лощина, за ней вырастала стена леса. Приторный запах зелени, пение птиц и легкий шелест листьев заполняли воздух. Из-за леса вздымались сверкающие иглы антенн — там располагалась периметорная база связи, — и они были восхитительны. Я обернулся в другую сторону, и там тоже была чудесная трава, а дальше темной чертой от горизонта до горизонта тянулся мегаполис — огромный и величественный, и оттого красивый.

Я закрыл глаза, с наслаждением впитывая в себя запахи и звуки этого мира, который мне только что подарили. Кажется, я даже ощутил вкус голубого неба. Он был сладковато-ментоловый, холодящий.

Впервые я понял, насколько тяжелы были для меня эти месяцы безнадежности, постоянного ощущения смерти за своей спиной. Как я вымотался, знали бы вы, великие боги!

Но теперь все кончилось. Я уже вернулся в жизнь и теперь возвращаюсь домой.

С улыбкой я залез в свой мобиль и вышел на контакт с Сетью. Компьютер лучше меня знал дорогу к дому. Я блаженно откинулся на сиденье, закрыл глаза и, чувствуя, как машина набирает скорость и высоту, расслабился полностью. Тихо шурша двигателем, мобиль мчался по окраинам города.

«Домой… домой… домой…» — повторял я про себя, но постепенно эти слова из магических и радостных превратились в умиротворяющие, потом в успокаивающие, потом в вызывающие злое удивление и былую мрачность.

Новый «я» ушел, старый «я» остался.

Или просто пришел в себя.

Домой. А что я подразумеваю под этим словом? Одинокую квартиру? Депрессивного друга, который спивается у меня на глазах? Визиты в публичный дом, которые станут теперь более частыми, потому что Кэта больше нет? Серые дни хождения из комнаты в комнату, потому что возвращение в Виртуальную реальность смерти подобно — дважды завладев моим «я», она в третий раз сделает это гораздо легче. Страдания по ней, напоминающие ломки наркомана. Работа, переставшая отвечать моим нравственным нормам. Куда я полезу, чтобы забыть все это? В бутылку к Курту? Больше некуда — на наркотики у меня аллергия.

Скорей всего, это был наплыв депрессии, о которой только что говорил док и которая была вызвана все теми же проклятыми опухолевыми клетками в подкорке, но по большому счету — какая разница? Все это правда, и, возможно, депрессия — единственная возможность сказать такую правду себе.

Зачем? Зачем меня взбудоражили, когда я так тихо-мирно подытожил свою жизнь, простился со всеми, подвел черту и с чистой, спокойной душой ждал конца? Если есть Бог, то опухоль — его призыв идти к нему или, наоборот, от него, в преисподнюю, к черту на вилы. Как можно противиться Богу? А если его даже и нет… все равно, какой смысл оставаться, если… если я так замечательно подготовил себя? Или приговорил? Впрочем, не важно.

Я не должен был больше жить.