Искатель, 2009 № 02 - [19]

— Ну, мне пора. — Поставив чашку, он протянул мне руку: — Бывай!

Он вышел, а я остался сидеть, с отвращением глядя в чашку со своим месивом.

Сам того не зная, Курт накапал мне морской воды на рану. Судья был прав сегодня: слова того палача… Мациевского? могут стать моим девизом. Но закон о смертной казни подошел уже к пределам моего понятия справедливости. За превышение скорости, конечно, казнить не будут, но, боюсь, мой порог терпимости закон пересечет. И что тогда?

Хотя теперь мне уже все равно. Не менять же работу под конец жизни?

А в том, что жить мне осталось не больше нескольких месяцев, я абсолютно уверен.

И будто бы разбуженная этими мыслями, возникла головная боль, внезапно и сильно, а я-то уж было начал тайком надеяться, что она не вернется… Поморщившись, я зашарил в ящиках стола в поисках компьютерного коммутатора. Он, конечно, оказался в самом последнем. В кармане я нашел «каталгин», который всегда держал при себе для таких вот случаев, а более слабые препараты мне уже не помогали. Проглотив две капсулы и надеясь, что алкоголя в крови осталось не так много, чтобы не дать препарату подействовать, я через дорожную сеть связался со своим мобилем, назвал пароль и вызвал машину во двор тюрьмы.

Лекарство не действовало. К пульсу головной боли прибавилось сильное головокружение и тошнота. Я быстро поднялся со стула и, шатаясь, заторопился из кабинета, чтобы быстрее запереться в кабинке туалета и там переждать приступ.

Но на середине коридора это догнало меня, будто торопясь посчитаться за те шесть дней, на которые я удрал от него в Кэта. Я почувствовал, что тело мое больше не принадлежит мне; я больше не мог сказать, как далеко от головы находятся ступни или ладони, так бывает в момент, когда человек засыпает. Ноги мои свернули с дороги, и я с силой ударился о стену, сполз по ней на пол. В уши мне будто кто-то медленно вкручивал ватные пробки: звуки мира теряли громкость и четкость, накатывали и отступали, словно волны во время прилива или отлива… На побережье Кэта. А деревья были там зеленые-пре-зеленые, вы никогда не видели такой зелени, в этом мире ее не бывает.

Кто-то тряс мое тело за плечо, я безразлично скользнул взглядом по взволнованному молодому лицу под низко надвинутым голубым шлемом. Его губы шевелились, и будто сквозь толстый слой войлока я услышал свою фамилию. Но это не интересовало меня. Я не мог вспомнить, какое сейчас время года, да и какой сейчас год? 2060-й? 2076-й? Или 2095-й? Впрочем, какая разница? Главное, что они были зелеными, эти деревья в Кэта…

Кто-то продолжал шептать мое имя, и наконец я заставил себя обратить на это внимание. Лицо охранника посинело под шлемом, или это отблески формы? Он что-то натужно орал, вот только я ничего не слышал. Важным были лишь деревья и то, какими они были зелеными. Именно это я и сообщил ему:

— Они зеленые…

Он нахмурился и что-то требовательно спрашивал.

— Ты не понимаешь? — осведомился я, еле слыша себя. — Они были зеленые!

Охранник вскочил на ноги и, придерживая шлем, стремглав помчался куда-то. Это меня не интересовало. Сквозь головную боль пришла новая волна тошноты. Меня вырвало. Уронив голову в блевотину, я принялся блаженно вспоминать зелень.

Меня перевернули, и я увидел испуганное лицо охранника за плечом растрепанного доктора Семена Залесского. Он что-то встревоженно спрашивал. Ему я тоже сообщил радостную весть, а потом заулыбался, потому что почувствовал запах их крон и горький вкус листьев на языке. Накатила новая волна тошноты, я ощутил, что меня начинает бить дрожь, и потерял сознание.

4

Когда я очнулся, я вновь лежал на кушетке, и надо мной вновь склонялось заботливое лицо доктора Залесского. Калужского не было, и это было хорошо. Накатила волна слабости, и я закрыл глаза.

— Как вы себя чувствуете, Александр? — осведомился док.

Я с трудом разлепил глаза и попытался улыбнуться.

— У вас было что-то вроде эпилептического припадка. У вас эпилепсия? Почему вы мне не говорили? — Губы доктора улыбались, но глаза оставались серьезными и внимательными, и, глядя в них, я понял, что он уже поставил верный диагноз.

Силы быстро прибавлялись, и я удивился этому. Обычно от приступа я отхожу гораздо дольше. Внезапно я почувствовал, как из вены выходит игла, и только тогда понял, что она там была.

— Доктор, я знаю не хуже вас, что со мной такое.

— Да? — осторожно удивился он.

Я сглотнул вязкую слюну, пытаясь смочить пересохшее горло, и кивнул:

— Когда у меня начало туманиться зрение, я обратился к окулисту. Он осмотрел мое глазное дно и обнаружил «застой диска зрительного нерва». Это признак опухоли мозга, не так ли?

— Ну… — протянул Залесский. — Это довольно общий признак, его абсолютно недостаточно для постановки диагноза…

— Бросьте, — я откинулся на подушку, желая, чтобы она была побольше и помягче. — Это обязательный признак. И окулист выписал мне направление в онкодиспансер. А я почитал кое-что и подтер им задницу. Потеря ориентации и времени, навязчивая идея, приглушенность и апатия во время приступа — общие психологические проявления. Фантомный запах и вкус — а я испытываю и то и другое, — запах джунглей, вкус их зелени, появляющиеся перед потерей сознания и мышечными судорогами, означают, что имеется опухоль в височной доле, а именно, в крючковатой извилине. Я смотрел, где это. Это на внутренней поверхности полушарий, да еще и снизу. Доступа туда нет, то есть опухоль неоперабельна. — Я замолчал, а потом зачем-то устало добавил: — Постоянные головные боли, головокружения, тошнота — общие симптомы… Эпилептические припадки — тоже.