Искатель, 1992 № 02 - [55]

— Опять то же самое, — запричитала она. — Полная потеря памяти. Как двадцать лет назад, когда он упал с лошади и целую неделю твердил всем, что он — Юстас Лингхэм из Кливленда…

О, Марчисон, теперь-то мы должны вызвать доктора. Но, если доктор узнает о всех этих статуях, амбарах, холмах, то упечет его в психушку. Только Отис-то скажет, что никаких психушек не существует. И тогда…

Как бы то ни было, что-то надо делать, — резонно заявил я. — Иначе греха не оберешься. Он наверняка вновь прочтет о Франклине Рузвельте. О нем постоянно пишут в газетах, даже в Вермонте. И нет гарантий, что ему не встретятся статья о Гватемале или Мадагаскаре.

— А еще он не в ладах с налоговым управлением, — поддакнула тетя Эдит. — Они засыпают его письмами, спрашивая почему он не платит подоходный налог. В последнем письме пообещали прислать инспектора. Но он утверждает, что нет подоходного налога, а следовательно, и сборщиков такового. Дядя Отис в них просто не верит. Так что если он придет..

Беспомощно смотрели мы друг на друга. Тетя Эдит схватила меня за руку.

— Марчисон! Быстро! Иди к нему! Нельзя оставлять его одного. Только неделю назад он решил, что нет на небе никаких звезд.

Я тут же выскочил за дверь. И встал рядом с дядей Отисом. Тот вдыхал холодный вечерний воздух и, задрав голову, смотрел, на звезды. По выражению его лица чувствовалось, что он не верит в их существование.

— Звезды! — рявкнул он, показав в небо костлявым пальцем. — Миллионы, миллиарды, триллионы звезд, все в невообразимой дали. И каждая в сотни раз больше Солнца! Так написано в книге. А знаешь, что я на это скажу? Я скажу ха! Такие гиганты да еще так далеко. Ничего этого нет. Ты знаешь, они называют звездами то, что видят в свои телескопы. Это совсем не звезды. Никаких звезд…

— Дядя Отис! — закричал я. — Комар! И крепко хлопнул его по лбу.

Не мог не отвлечь его. Не дать докончить фразу. Вселенная, конечно, огромна. Возможно, столь огромна, что дядя Отис не смог бы уничтожить ее своим неверием. Но к чему так рисковать. Проще крикнуть и хлопнуть его по лбу.

Но я забыл про его потерю памяти. Забыл, что он считает себя Юстасом Лингхэмом из Кливленда. Поэтому, придя в себя после моего удара, дядя Отис холодно смерил меня взглядом.

— Я не ваш дядя Отис, — отрубил он. — Я совсем не Отис. Зовут меня Юстас Лингхэм, и у меня болит голова. Сейчас я намерен выкурить сигарету и лечь спать, а утром вернусь в Кливленд.

Он повернулся, прошел в дом, поднялся на второй этаж. Я последовал за ним, не зная, что предпринять. Поднялась на второй этаж и тетя Эдит. Под нашими взглядами дядя

Отис открыл дверь спальни и скрылся за ней.

Потом мы услышали, как заскрипели пружины кровати: дядя Отис сел на нее. Чиркнула спичка, до нас долетел запах табачного дыма. Перед тем как лечь спать, дядя Отис всегда выкуривал сигару.

— Отис Норкс, — услышали мы его бормотание, и один ботинок упал на пол. — Нет человека с такими именем и фамилией. Бред какой-то. Не могу доверить, что есть такой человек.

Затем он замолчал. Тишина сгущалась. Мы ждали, когда на пол упадет второй ботинок… в ужасе переглянулись и ворвались в спальню дяди Отиса. Огляделись. Окно закрыто. Сигара в пепельнице, струйка дыма поднимается к потолку. Покрывало примято, но расправляется, будто кто-то только что встал. У кровати один ботинок дяди Отиса.

Самого дяди Отиса, разумеется, не было. Он не поверил в собственное существование… и исчез.

Перевел с английского Виктор Вебер