Искатель, 1984 № 01 - [51]

* * *

Когда стихли шаги бывшего коменданта и конвоя, Маврин резко вскочил, потянулся всем телом и посмотрел в окно.

— Темновато, — с сожалением констатировал он. — А я — то было хотел… Ну ладно, на сегодня довольно. Готов ответить на ваши вопросы. Но не здесь. Пошли на улицу.

Однако на улице Маврин снова стал рассеянным и отвечал невпопад.

— Петр Петрович, — обиделась Катя. — У меня сегодня последний день практики. Ведь я завтра уезжаю…

— Правда, — встрепенулся тот. — Гляди, как быстро пролетело время. Целых три месяца. Тогда мы с Эдиком, пожалуй, проводим тебя до общежития.

Они зашагали по влажному асфальту, сохранившему остатки короткого дневного дождя.

— Скажите, Петр Петрович, — умоляюще попросила Катя, — когда у вас впервые возникла версия убийства Коробко Грибовым, то есть Сусло?

— Вопрос этот, Катюша, вторичный. Начинать надо с другого. У меня сразу появилось предположение, что убийство Коробко связано с его прежней работой. Однако это предположение мне долго не удавалось ничем подкрепить. О Коробко поначалу трудно было составить впечатление: мнения о нем стереотипны, а с ним ведь не поговоришь. Другое дело Сытов — юркий такой мужичок, глазенки бегают, на допросах юлит. Уезжая из Боровска, я увез твердое мнение о том, что ему известны причины неудавшегося покушения, а скорее всего и имя покушавшегося. Программа действий у меня созрела, хотя сообщение Эдика о поездках Москальцова в Новоспасск спутало карты. Оно работало против моей версии, и все же поначалу я подумал, что и Москальцов с какого-то бока причастен к убийству. Однако вскоре меня насторожило обилие косвенных улик. Я стал подозревать, что Москальцова кто-то умело подставляет нашему вниманию. Фигура он для этого подходящая: темные делишки на заводе, прежняя судимость.

А Грибова поначалу трудно было подозревать. Его излишне подробное описание пистолета, замеченного у Москальцова почти в полной темноте, я отнес за счет впечатлительности и чрезмерного увлечения криминалистикой. Найденный в погребе пистолетный патрон меня также особенно не удивил, ибо я был убежден, что Москальцов получил оружие от Прудникова. Ну и, наконец, Катюша, помнишь свои слова о двадцать седьмом августа, которые Эдик так зло высмеял? Они зародили во мне новую мысль — проверить, не появился ли в нашем городе человек, прежде проживавший в Боровске. Уже через час на моем столе лежала справка адресного бюро о Ежикове Анатолии Дмитриевиче. Когда же выяснилось, что он работал прежде на стекольном заводе, возникло предположение: это следующая жертва.

А с Грибовым поначалу меня постигло фиаско. Биография его оказалась самой заурядной. Однако до поры до времени. Помните вечер, когда из колонии прислали два личных дела? Это были личные дела Сусло и Карпова, осужденных за хищения на Боровском стекольном заводе, которые я на всякий случай запросил. В них оказались фотографии, как говорится, и в фас и в профиль. В Боровске я выложил все это, и Сытов после долгих уверток рассказал историю своих взаимоотношений с Сусло. Послезавтра я сделаю им очную ставку.

— А вы уверены в том, что Сусло говорит правду? — спросила Катя.

— Уверен. Сейчас, когда он понял, что ложь лишь усугубит положение, ему осталось одно: любыми путями сохранить жизнь. В личности Коробко и Сытова, в их поведении Сусло ищет для себя смягчающие обстоятельства.

Маврин покосился на Кононова. Тот мрачно шагал рядом и, казалось, вовсе не интересовался рассказом. А Катя все продолжала задавать вопросы.

— Почему свои акции он всегда приурочивал к двадцать седьмому августа?

— Я спрошу об этом у Сусло, но несколько позже. Хотя ответ мне вроде бы известен. В характеристике, полученной из колонии, подчеркивается, что он до смешного суеверен. Даше жена его бывшая рассказывала об этом. Скорее всего Сусло после сошедшего ему с рук убийства Коробко уверовал в счастливую звезду этого августовского дня. Потому же выдерживал интервалы в три года.

— Чертова кошка! — внезапно воскликнул Эдик и пнул ногой валявшуюся на тротуаре пустую консервную банку.

Спутники с изумлением посмотрели на него, но вопросов задавать не стали.

— Поселившись у нас, — продолжал Маврин, — Сусло разузнал, где находится Ежиков — единственный, по его мнению, оставшийся в живых человек, посвященный в тайну совершенных им преступлений. и терпеливо ждал своего часа. Ну а дальнейшие события вам известны, и возможно, спи оказались бы более трагичными, не подведи коменданта банальный радикулит, помешавший ему вовремя забрать шкатулку с оружием.

— Ежиков что — преступник? — поразилась Катя.

Маврин сделал паузу и раздельно произнес:

— Анатолий Дмитриевич Ежиков — честнейший человек. И я готов отстаивать свое мнение о нем в любой аудитории.

Кононов глубоко и как-то протяжно вздохнул. Лицо его осунулось и побелело.

— Надо менять профессию, — трагически сказал он.

— Никто не рождается следователем, — сказал Маврин. — Ведь ото одно из первых твоих дел…

— Обидно другое, — прерывающимся от волнения голосом произнес Эдик. — Я оказался в роли болванчика, которым с одной стороны играли вы, а с другой Сусло.