Искатель, 1982 № 06 - [57]

Все это беспокоило, казалось непонятным, и Воробьев весь рейс с надеждой поглядывал на тонкую панель в переборке, за которой был аккуратно вмонтирован зуммер.

Приняв от невысокого черноусого парня в штатском очередное донесение и передав через него свой неутешительный рапорт, Воробьев поднялся на борт «Крыма» и был ошарашен услышанным. Оказывается, едва он сошел на батумскую землю, как сработал зуммер. Действуя по разработанной схеме, два других оперативника выскочили из каюты и побежали к трапу, который вел к ходовой рубке. И здесь, у самого трапа, они совершенно неожиданно наткнулись на первого помощника капитана, который без сознания лежал, уткнувшись лицом в лужу крови, а неподалеку от него валялся обломок трубы. Младший лейтенант Колюжный попытался оказать Федотову первую помощь, оттащил его в сторону, а Москвин бросился в рубку. Однако там никого не было, и он увидел, что «контрабандный» лючок вскрыт и золота в нем нет. Его хозяин, по-видимому, ушел через наружные двери.

— Что Федотов? — ругая себя на чем свет стоит за то, что именно в этот момент сошел на берег, спросил Воробьев.

— Да вроде бы пришел в себя. Колюжный ему повязку наложил и сейчас пленку проявляет.

— Хорошо, — Воробьев наконец-то собрался с мыслями. — Ты давай-ка сейчас ему помоги, а я к капитану. Надо сделать так, чтобы в ближайшие полчаса ни один человек не сошел с судна на берег.

XXI

Милицейский «газик» лихо притормозил около массивных металлических ворот. В дверях небольшой деревянной пристройки показалось безусое лицо часового, а вскоре вышел он сам — девятнадцатилетний, с автоматом за спиной и с погонами внутренних войск на плечах. Проверив документы у Гридуновой, он сказал ломающимся юношеским баском:

— Прямо и налево. Второй этаж. Вас ждут.

Нина Степановна прошла на территорию колонии, где до побега отбывал наказание Монгол, осмотрелась. Вместительный двор, за которым, отгороженные двойным рядом колючей проволоки, начинались производственные мастерские, был тщательно выметен. На длинных каменных бараках были прибиты транспаранты, призывающие искупить свою вину перед народом и выйти на свободу с чистой совестью. Было тихо. Рабочий день еще не закончился, и заключенные, выведенные с территории на работу, не тревожили застывшую тишину двора и бараков своим разноголосием.

Сегодня утром Нина Степановна сошла с поезда на маленьком полустанке, чтобы встретиться здесь, в колонии, с офицером-оперативником и начальником отряда, под началом которого жил и работал осужденный Валентин Приходько — Монгол.

…Старший лейтенант, начальник отряда № 3, достал из объемистого сейфа синюю папку, в которой хранилось дело Приходько, развязал, серые тесемки, положил перед Гридуновой стандартный бланк характеристики заключенного.

— Посмотрите вот это. Может, даст что. Я ее писал после первых шести месяцев пребывания здесь Приходько.

Нина Степановна кивнула согласно, быстро пробежала глазами ровные, убористые строчки: «Вспыльчив. С более сильным старается в ссоры не ввязываться… Дневные нормы выполняет на 100–110 процентов. В беседах полностью не раскрывается, но пытается вызвать к себе сочувствие… Иногда впадает в транс. В какое-то время бывает особенно резок с другими осужденными, пытается уйти в себя. Интересовался, что требуется для досрочного освобождения…»

Удивленно качая головой, Гридунова дочитала характеристику до конца, аккуратно положила ее на стол, задумалась, внимательно рассматривая приклеенную на картоне фотографию Монгола. Спросила:

— Матвей Павлович, вы хорошо помните Валентина Приходько во время его последних двух-трех месяцев пребывания в колонии? Я имею в виду до побега.

— Еще бы, — усмехнулся начальник отряда.

— А не могли бы вы объяснить, что произошло с ним? Почему вдруг из замкнутого, как вы пишете, но все-таки где-то раскаявшегося парня, который даже готов перевыполнять нормы, лишь бы досрочно освободиться, родился обозленный, жестокий рецидивист?

— Отчего же не объяснить, — тяжело вздохнул старший лейтенант. — По крайней мере, психологи этот парадокс объясняют следующим. Есть тип людей, особенно это относится к тридцатилетним и «неплохо погулявшим» до ареста, которые физически и морально не могут выносить неволи. Когда такой человек попадает, как говорят в народе, за решетку, он поначалу впадает в транс, начинает метаться в поисках выхода, работает как проклятый, рассчитывая на досрочное освобождение, а потом вдруг что-то ломается в нем. Он понимает, что восемь лет — это восемь лет, и становится вспыльчивым, озлобленным, зачастую начинает верховодить над какой-то группой заключенных и, будучи человеком изворотливым, хитрым и, если хотите, умным, начинает изыскивать другие способы досрочного освобождения.

Нина Степановна внимательно слушала старшего лейтенанта, а перед глазами, словно наяву, стоял теперешний Монгол, коварный и жестокий, полная противоположность тому бармену с «Советской Прибалтики», который был ею арестован два года назад и сумевший скрыть от следствия и суда что-то настолько важное, что позволило ему взять на себя всю тяжесть преступления. Теперь она знала, кого покрывал Приходько, но это требовалось еще доказать, нужно было его признание, а на первом же после ареста допросе, который вел следователь, Монгол только зло сузил глаза и сказал, едва разжимая зубы: «Говорить ничего не буду. Копайтесь и доказывайте сами. На то вам и деньги платят».