Искатель, 1982 № 06 - [56]

До дома, где жила Ирина Михайловна со своей матерью, Николай и Монгол добрались быстро и без происшествий. Перед самым домом Монгол приостановился на минуту, еще раз сказал Николаю, что тот должен сказать старухе Лисицкой, и решительно шагнул в ярко освещенный подъезд. Окончательно протрезвевший Парфенов хотел было отстать, но, увидев жесткий оскал полуобернувшегося к нему Монгола, подавил начавшуюся было икоту и пошел следом. В эти минуты он молил бога, чтобы мать нашла его записную книжку и дозвонилась по нужному телефону.

Монгол не стал вызывать лифт, а, перемахивая сразу через две ступеньки, быстро взбежал на нужный этаж. Остановился около двери и кивком головы показал Николаю, чтобы тот нажал кнопку звонка. Парфенов, полностью положившийся на «авось», тяжело отдышался и ткнул палец в черную кнопку.

За дверью послышался мелодичный звон и дребезжащее:

— Ты, что ль, Николай?

Монгол, почти вжавшийся в стену, яростно кивнул ему, чтобы тот не молчал.

— Я, я, — заторопился Парфенов. — Открой.

Послышался шум проворачиваемого ключа, бряканье откинутой цепочки. Дверь приоткрылась, и Монгол, не выдержавший напряжения, рывком бросил свое сильное тело в образовавшуюся щель. Софья Яновна выпучила глаза, с ужасом рассматривая неизвестно откуда появившегося Монгола, и вдруг заголосила визгливым, старческим голоском. Монгол бросился к ней, зажал рот ладонью и, пропустив в прихожую Николая, ногой захлопнул дверь.

Словно заведенный автомат, Николай помог ему связать старуху и только после этого, присев на краешек дивана, спросил отупело:

— Зачем это ты?

— Заткнись! — оборвал его Монгол и сел напротив связанной по рукам и ногам Лисицкой.

Какое-то время он молчал, профессиональным взглядом окидывая комнату, затем спросил, вытащив из ее рта кляп:

— Ну что, старая, узнала, поди?

Софья Яновна продолжала молча смотреть на Монгола, которого, по рассказам дочери, посадили на много-много лет.

— Значит, узнала, — словно подытоживая что-то, произнес Монгол и добавил: — Надеюсь, старая, ты в курсе, что я сел благодаря твоей дочери?

Старуха, словно выброшенная на берег рыбина, широко открыла рот, пытаясь что-то сказать, но не смогла произнести ни слова, и только гортанный клекот вырвался из ее груди.

— Знала, знала, — остановил ее движением руки Монгол и сказал, четко отделяя слова: — Так вот, я пришел за долгом. Паучка бриллиантового сама отдашь, или мне придется всю твою хазу перевернуть?

— Нет! Не-ет… — истошный вопль прошил затемненную тишину просторной квартиры.

Все, что произошло дальше, Парфенов воспринял как освобождение от кошмарного сна.

Длинный и требовательный звонок, раздавшийся в прихожей, заставил Монгола броситься к продолжавшей кричать старухе и зажать ей ладонью рот.

— Кто это? — почти выдохнул он в лицо Николая.

Тот сжался, словно от удара, бросил затравленный взгляд на дверь, все еще не веря в свое счастье, прошептал заикаясь:

— Н-не з-знаю.

А в коридоре продолжал надрываться звонок, и чей-то голос, строгий и требовательный, произнес:

— Приходько? Открывайте. Иначе взломаем дверь.

Монгол бросился к окну, выглянул во двор. В темноте четко вырисовывался силуэт машины, а около подъезда и под окнами маячили фигуры людей.

— С-сука. Ты?.. — В едином прыжке он очутился около Парфенова, ухватил его за ворот. — Порешу, гада!

И в этот момент Николай сделал то, о чем долго потом вспоминал, удивляясь самому себе. Он головой ударил в озверевшее лицо Монгола и, когда тот отпустил его, закрывшись руками от второго удара, бросился в прихожую, крутанул ключ в замочной скважине и рывком открыл дверь.

XX

«Крым» ошвартовался в Батумском порту, и капитан Воробьев, оставив в каюте двух оперативников и едва дождавшись, когда дадут трап, сошел на берег, чтобы встретиться с человеком, через которого должен был получить дальнейшие указания. Этот круизный рейс подходил к концу, и Воробьев уже не верил, что контактный зуммер, готовый сработать, как только отдадут болты «контрабандного» лючка в ходовой рубке, когда-нибудь сработает.

Когда на стоянке в Новороссийске Воробьеву передали донесение, в котором было сказано, чтобы он обратил особое внимание на директора ресторана Лисицкую, он едва не запрыгал от радости: значит, одесситы нашли и сумели раскопать что-то очень важное про Лисицкую, а главное — это донесение подтверждало то, что рассказали про нее Таня Быкова и киоскер Зина. Вроде бы все было ясно, однако Ирина Михайловна продолжала аккуратно нести свою службу на судне и вести настолько добропорядочный образ жизни, что в какой-то момент отчаявшийся Воробьев засомневался, не вышли ли они все на «пустышку».

«Но ведь существует же хозяин золота?! Кто?» Этот вопрос не давал Воробьеву спать.

«Допустим, в Одессе изъятию золота помешали чисто внешние обстоятельства, — размышлял он. — В рубке постоянно находились люди, и этот некто побоялся риска. Возможно такое? Вполне. Теперь дальше: при разработке дальнейшей операции они исходили из того, чтобы дать хозяину золота полнейшую свободу действия. Чтобы создать такую обстановку, на стоянках в портах вахтенные уходили подальше от рубки, и она оставалась без присмотра, чем, по логике, и должен был воспользоваться преступник. Почему же тогда он не воспользуется благоприятными условиями? Или, может, его ждут в каком-то порту и он должен непосредственно там изъять золото?»