Искатель, 1979 № 02 - [16]

— До завтра, — сказал Петков и щелкнул замочком портфеля, — Марко останется при вас, Багрянов, и покажет вам, где тут спальня. Ты слышал, Марко?

— Точно так.

— Если захотите есть, позвони — ты знаешь куда, вам привезут. Есть вопросы?

— Нет, — сказал я и прибавил невинным тоном: — Спасибо, Атанас.

Петков стремительно повернулся ко мне. Глаза его стали хрустальными.

— Скотина! — голос его сорвался. — Если ты… если еще раз… то я знаешь что сделаю?… — Марко выдвинулся из-за его плеча, но приказа не последовало: Петков, как видно, умел быстро брать себя в руки. — Ладно… До завтра!

…Всю ночь Марко, как собака, пролежал у двери, вдоль порога. Он ни разу ни о чем не спросил у меня, и я, в свою очередь, попытался обойтись без его услуг. Спальня оказалась на втором этаже; я разобрал постель и проспал до утра как убитый.

Петков приехал около полудня и был спокоен и свеж, точно роза. Сравнение напрашивалось само собой, поскольку заместитель начальника отделения В был облачен в свитер чайных тонов, каждая складка которого была совершенна, как лепесток. Марко вытянулся у двери по стойке «смирно» и ел глазами начальство.

— Вольно! — сказал я ему голосом Петкова, и Марко вздрогнул.

Петков посмотрел на меня с интересом.

— Иди, Марко. — Он бросил шляпу на стол. — Не дразните его, Багрянов! Можете доиграться. — Он сел. — Впрочем, дело ваше. — Отодвинул шляпу. — У меня мало времени, Багрянов, и я попрошу вас ответить быстро, коротко и точно. Три вопроса…

Я сел напротив.

— Какие вопросы?

— Первый: номер газеты?

— «Днес» от 16 апреля тридцать пятого.

— Текст поминания?

— Он не имел значения. Что открытка получена, я узнал по надорванному левому уголку. Это означает; через три дня здесь же.

— А если не придут? Или что-нибудь помешает?

— Тогда каждый вторник с десяти до десяти тридцати на улице Царя Калояна.

— Вас знают в лицо?

Я растопырил ладонь и демонстративно пересчитал пальцы. Загнул четыре.

— Сдается мне, что вопросов должно быть три?

Петков засмеялся, принимая шутку.

— Не скаредничайте.

— Да нет, валяйте, вы здесь хозяин. О чем вы спросили?

— Знают ли вас в лицо?

— Не думаю…

— Предполагаете или уверены?

Он говорил с таким напором, что меня разобрало зло.

— Я не господь бог!

Петков приподнял бровь, но промолчал.

— Пусть так… Сейчас я уеду, а вам принесут завтрак.

А потом мы снова встретимся, и, как знать, не удивлю ли я вас кое-чем?

Он сделал паузу, улыбнулся — ни дать ни взять прежний Атанас Петков, хорошо знакомый мне по застолью.

— Не гадайте, Багрянов. Не нужно… Потерпите часок и все узнаете. А пока — приятного аппетита!

…Час уже истек, а Петкова все нет и нет. Соответственно нет и обещанного им сюрприза. Я сижу в одиночестве и думаю об этом, и еще о том, что или я полный профан, или же сюрприз, обещанный Петковым, не такой уж секрет для Слави Багрянова, каким представляется заместителю начальника отделения В. Впрочем, гадать нет смысла: рано или поздно все в этом мире становится на свои места.

9

Завтра истекает срок.

Завтра кто-то, кого я не знаю, войдет в условленное время в модный магазин на улице Царя Калояна и, не найдя там человека в макинтоше из серой английской шерсти и с «Зорой», торчащей из левого кармана, постоит у прилавка в глубине, купит галстук или коробку носовых платков и удалится, чтобы никогда больше не прийти сюда, ибо мое отсутствие в переводе с языка символов на болгарский скажет, кому надо, что человек в макинтоше провалился.

Голова… У меня ужасно болит голова. И губы — не мои губы. Они вспухли, стали огромными; я пытаюсь облизнуть их, но не могу. Марко и тот второй — его зовут Цыпленок — на славу отделали меня в подвале. Им помогал неуклюжий детина со сплющенными ушами боксера. Для начала они завели мне руки назад, стянув их колодкой,[5] а затем без долгих разговоров пустили в ход дубинки. Я корчился на бетонном полу, и вонь — одуряющая вонь свежевычищенных ботинок — душила меня. Дубинки врезались в спину, почки, полосовали шею и крестец. Все трое били размеренно, сменяя друг друга, а когда Марко — старший — сказал: «Хватит», — соли возле стены на корточки и закурили. Покурив, Цыпленок встал и нехотя, без особой силы, раза три тюкнул меня лицом об пол.

— Эй, — негромко сказал Марко. — Нашел забаву.

Я с трудом повернул голову и увидел лицо детины с примятыми ушами. Он упирался подбородком в колени и смотрел на меня как на вещь. Или как на покойника.

Сейчас я вспоминаю все это и радуюсь, что жив… Я лежу на спине, прихлестнутый двумя парами наручников к железной кровати. Ноги привязаны к спинке. Матрас и подушка убраны, и круглые пружины впиваются в ребра.

Я лежу и жду. Чего?

Судя по шагам и шорохам, доносящимся сверху, Петков и его люди собрались в угловой гостиной первого этажа. Я недаром потратил полтора часа на осмотр дома и помню наизусть каждый закоулок. Признаться, я немало этим горжусь, ибо архитектор, строивший виллу, по-моему, задался целью доказать, что смысл и искусство несовместимы. Ход в ванную он устроил из оранжереи, а на втором этаже — между кухней и залом с антресолями — разместил две треугольные комнаты без окон. Любопытно, зачем он все-таки соорудил этот хаос?… Впрочем, бог с ним, с домом! Гораздо больше меня волнует другое: чем занят Петков и не готовит ли он очередной — третий по счету — сюрприз?