Искатель, 1969 № 06 - [21]

На улице Клинков призадумался — за кем идти?

Усов вконец охмелел, «Босяк» с великим трудом потащил его в свой переулок, а Федоров пошел на бульвар довольно твердо.

«Значит, надо следовать за ним», — решил филер.

На бульваре Федоров сел на скамейку, долго что-то искал в карманах, зачем-то переобулся и пошел по Кривовведенскому переулку в контору тюрьмы.

Теперь филер мог спокойно идти на отдых — будет что доложить Пересветову.

Вот только непонятно, зачем надзиратель переобувался — уж не спрятал ли он в портянку какую-нибудь тайную бумагу?

* * *

Федоров долго, мучительно боролся с собой — идти или не идти в портерную. Начальница строго-настрого запретила ему являться с винным духом, а в портерную заглянешь — тут уж пиши пропало.

«Не пойду», — решил он, но, когда после посещения восьмой камеры княжне стало дурно и она, полуживая (так по крайней мере говорила Спыткина), укатила домой, Федоров осмелел: «На ночной обход она сегодня не явится, а к утру я уже буду как огурчик…»

И вот теперь, на бульваре, он понял всю шаткость не только дороги, по которой шел, но и своего служебного положения.

«Донесут, непременно донесут, стервы, — думал он о надзирательницах, плюхаясь на скамейку. — Что же делать? На дежурство не идти нельзя, а придешь… Э-хе-хе, бедная моя головушка…»

Полный жалости к себе, Федоров и начал переобуваться — эту процедуру он проделывал всегда с толком, начисто отвлекаясь от любых горьких мыслей.

В контору он вошел с опаской, постоял в привратной, послушал — всюду было тихо.

Вдруг дверь распахнулась, и на него налетела Веселова.

— Ты что тут притаился, старый мерин? — смеясь, зашептала она. — Идем…

— Куда? — заупирался Федоров, стараясь не дыхнуть на нее винным духом.

— На девичник. Шурка кофеем с ликером угощает.

В Шуриной комнате уже подходила к концу веселая, на скорую руку устроенная пирушка.

За столом, выдвинутым на середину, сидели Федотова, Егорова и Москвитина, хозяйка бренчала на гитаре, а увидев Федорова, закричала:

— Штрафной дяде Грише, штрафной! — и чинно, с поклоном поднесла полный граненый стакан.

Федоров, конечно, упираться не стал — пьянка была общая, да и ликер пить доводится не часто, а крепости его он совсем не боялся.

Умяв тарелку с винегретом, пробуя то яблоко, то грушу, он осовевшими глазами смотрел на смеющихся и о чем-то беспрерывно галдящих женщин.

Все страхи его давно прошли, и теперь лишь одна спокойная радость да теплота разлилась по телу.

О чем говорили женщины, его мало интересовало — бабы есть бабы. Вон Федотова, клуша, кудахчет: «Прости, прости, Шурочка», — а сама уже хлюпает носом. Чернявая Москвитина вытянула шею — того и гляди макушкой потолок достанет. Сейчас петь начнет. И действительно, она затянула про уроненное в море колечко, Шура звонко и напевно подхватила… Стол качнулся как-то по-странному, начал отъезжать вбок.

Веселова закричала:

— Держись, дядя Ваня. Мы тебя сейчас так укачаем — маму не вспомнишь…

Федоров криво растягивал рот, норовя щекотнуть ее, но она увертывалась и смеялась.

Потом все как-то разом вспомнили про Спыткину и начали потихоньку расходиться.

— Ой, и опостылело мне это дежурство, не дай бог… — говорила Федотова, заплетая жиденькую растрепавшуюся косу. — Сегодня с одиннадцати в нижнем срочном до самого утра.

— А я в верхнем, — сказала Шура. — Ничего, перетерпим.

Федоров добрался до своего ларя благополучно, попросил Веселову сразу же, как явится Спыткина, разбудить его. Устраиваясь на своем ложе, он бормотал:

— Молодчина ты у нас… красавица, веселая… праслово… Эх, годков бы мне помене…

Фраза так и осталась недоконченной, да Веселова и не думала слушать его пьяное бормотанье. Она спешила занять свое место у телефона — вдруг начальница позвонит.

* * *

— А ты артист, — сказал Владимир, закрывая за Усовым дверь, когда они вошли в комнату. — Ловко сыграл пьяного. Я и не ожидал.

Усов громко рассмеялся.

— Да надоел мне этот дурак, — сказал он, усаживаясь на стуле и откидываясь поудобней. — А потом, заметил, там, по-моему, торчал шпик.

— Нет, ничего не заметил.

— Ну как же — слева, за дальним столиком. Так шею вытягивал, думал — голова отвалится.

— В котелке?

— Да нет, в кепчонке, и козырек чуть загнут.

Владимир нахмурился, припоминая.

— Зрительная память у меня никуда. Это у нас с братом наследственное. Он вот еще и близорук вдобавок. — Потер пальцем переносицу и протянул тихо: — Да-а, дела у нас того…

Усов внимательно посмотрел на него.

— О чем ты? С надзирателем, думаю, прошло все отлично.

— С ним-то ничего… А вот в общем…

— Что в общем? Говори точнее.

Владимир подошел к окну и тщательно, неторопливо задернул занавеску, потом то же проделал со вторым и с третьим окном.

Усов терпеливо ждал, внимательно следя за каждым его движением.

— Неужели опять провал?

Владимир обернулся.

— А ты откуда знаешь?

— Что знаю?

— Ну, о провале.

Усов засмеялся..

— Ну, знаешь, странный разговор. Ты зарубил и не отрубаешь. Я стараюсь догадаться, а ты… Нельзя ли прямее. Ты сказал такое, что я начинаю волноваться.

Владимир поближе подставил свой стул, сел и, оглянувшись на дверь, сказал тихо:

— Понимаешь, ужасная слякоть… Дело в том, что среди нас действует провокатор.