Искалеченный мир - [44]

Она незаметно от пленника подмигнула громиле, он сгрёб незадачливого собеседника Лихо за шиворот и потащил наружу. Тот вяло трепыхался, не веря в своё счастье. Шатун выволок его из кабины и без фанатизма тюкнул кулачищем по темечку. «Заложник» закатил глазки и мягко осел на землю, во второй раз за сегодняшнее утро выпав из реального мира. Шатун залез обратно в «Горыныча», и Лихо неспешно повела машину прочь.

— Я так понимаю, что мы с четверть часа назад стали свидетелями переворота, — подытожил Алмаз. — В результате которого наша заначка на помощь со стороны была самым хамским образом изничтожена человеком по фамилии Муринов. С чьей-то там ещё подмогой, но не суть важно. Точно?

— Точно, Алмазик, — задумчиво сказал Лихо. — Самый настоящий переворот, он же — путч. Хотя, если вдуматься, путч получается какой-то половинчатый, скорее даже не путч, а финт ушами. Надо признаться — чудесный такой финт, воздушные волны от которого наломают немало дров. Точнее — не наломают, если мы спустим деактиватор в ближайший унитаз и пойдём пропивать «Горыныча», забив на всё и вся.

— Не имею такого желания, — металлическим голосом отчеканил Книжник, гордо вздёрнув подбородок. — Абсолютно.

— Ну, я уже высказывалась по поводу несомненного успеха нашей миссии, когда рядом такие титаны духа. — Лихо держала путь в сторону «Трёх вокзалов». — Могу заверить, что мои моральные принципы остались без перекосов. А что касается путча — выглядит это примерно так. Кривенкин — формальный глава сего населённого пункта, Муринов — тёмная лошадка, которую, сдаётся мне, хитрый жук Кривенкин так же втёмную и разыграл. А пятёрка государственных мужей с фамилиями Лукавин, Газуров, Туршин, Жаров и Ружанский, ныне, как я уже точно убеждена, ставшая для нас вечной памятью, — ближайшее окружение Кривенкина. И с некоторых пор — тайная оппозиция.

— Я всегда подозревал тебя в предрасположенности к антигосударственному образу мыслей, — иронично сказал Алмаз. — Теперь у меня есть неопровержимые доказательства. Общение с оппозицией, надо же…

— Смейся… Короче — Кривенкин ручками Муринова убирает «могучую кучку», которая, кстати, сама собиралась забацать нечто приближённое к этому. В самом ближайшем будущем. Но, как уже всем ясно, не успели. Не знаю, что там наобещал Кривенкин Муринову: то ли добровольное освобождение трона в связи с накопленной усталостью и осознанием того, что у него, наконец, появился достойный преемник, то ли ещё что…

— А что, Муринову было не с руки подсуетиться самому, безо всякого благословления Кривенкина? — подключился к разговору Шатун. — Чих-пых — и в дамки…

— Вот тут уже на сцену выходят моральные аспекты и прочая лабуда. — Лихо невесело поморщилась. — Не знаю, что там у Муринова с головушкой, но хочется ему на трон взойти законно. Не сорвиголовой, у которого вдруг оказалось под рукой достаточно ресурсов, чтобы узурпировать власть, а именно законно. Без всяческих условностей и шероховатостей. Такой вот у человека бзик. А Кривенкин вроде бы как согласился уступить — пардон — передать на законных основаниях местечко, но в обмен на некоторую услугу со стороны будущего претендента на трон. В итоге мы имеем: отсутствие оппозиции — раз; преогромную вероятность того, что Муринов вместо желанного скипетра с державой получит девять грамм в лобную кость, — два; и мудрого государственного мужа Кривенкина, спасителя златоглавой от посягателя на устоявшийся образ жизни Муринова — три. А Муринов — вот злодей — лишил жизни выдающихся людей современности, сослуживших пытающейся выжить в непростых реалиях столице неоценимую службу.

— А если Муринов всё же займёт место на троне? — спросил Книжник. — А вдруг?

— Вообще-то он производил впечатление не самого придурковатого индивидуума, — заметил Алмаз. — Отнюдь…

— Кривенкин, если верить Лукавину, — тоже не из собачьего дерьма в песочнице слеплен. Если дело дошло до той точки, свидетелями которой мы сегодня стали, — значит, он держит руку на пульсе. Девяносто девять процентов, что так оно и есть. Сволочь, конечно, первостатейная, — но мозги выдающиеся, кто бы спорил…

— А всё же, если предположить другое развитие событий? — упорствовал Книжник.

— Честно?

— Естественно.

— А если честно, — сказала Лихо, — то мне целиком и полностью наплевать. Потому что ни с Муриновым, ни с Кривенкиным я не стану иметь дело. Лукавин со товарищи — тоже были далеко не бессребреники и альтруисты, но они в большинстве своём хоть делали что-то для всех, а не давились в одно жало. И надо сказать — немало делали. Так уж получилось, что эта паскуда Кривенкин оказался на самом верху, и с ним приходилось считаться. Давно надо было эту гниль выполоть, пока у Муринова крылышки не окрепли. Так что нет у нас теперь никакой помощи. Придётся самим, граждане, всё самим…

— Что такое «охренеть», и как с этим уживаться, — вздохнул Алмаз. — А с этим гавриком, который был так мил в приватной беседе, я так врубаюсь, ты уже где-то сталкивалась? И чует моё сердце — не при самых позитивных обстоятельствах.

— Да уж, отоварила я его тогда знатно, — улыбнулась Лихо, прибавляя скорости. — Мы тогда как раз с Андреичем у Лукавина гостили. А Муринов со своими гаврошами припёрся деловые контакты налаживать, свою политическую платформу в полном великолепии предъявить. Слово за слово, возник политический конфликт. Деловое общение застопорилось наглухо, началась ни фига не творческая дискуссия по поводу кардинальных перемен в обществе. По итогам которой пришлось господина кандидата в диктаторы вместе со свитой совокупными усилиями выкидывать вверх тормашками на Тверскую. Мне вот этот кадр и попался.