Исход - [167]

Были здесь и чернильные письменные приборы, и образцы древесины, и лотки для документов на разных стадиях обработки. Все это она расставила на столе ровно, даже симметрично, ответила на ту утреннюю почту, на какую смогла, прикрепила к входящим скрепками, чтобы он просмотрел, и вложила в бювар. Странно было делать все это в последний раз, особенно потому, что никто в конторе не знал, что этот — последний.

В темной каморке за кабинетом она надела чехол на свою пишущую машинку, взяла шляпку и сумочку и выскользнула за дверь.

— Уходите пораньше? — спросил конторский посыльный.

— Да. Мистера Хью сегодня нет, — ответила она. Но зачем она вообще утруждалась? Это Алфи не касается.

Она отправилась домой, укладывать вещи мальчишек. Домом она вот уже почти семь лет называла нижнюю половину здания на Бломфилд-роуд у Риджентс-канала. Выбрала его потому, что за аренду просили недорого, вдобавок за домом был большой сад для детей. Две спальни, гостиная на первом этаже, столовая и тесная кухонька на цокольном. Дом был сырым, не держал тепло, в квартире над ними жили какие-то странные люди, которых она слегка побаивалась, и все-таки служил им домом с тех пор, как погиб Кен.

Она вернулась задолго до прихода мальчишек из школы — очень удачно, потому что укладывать вещи в их отсутствие получалось гораздо спокойнее. Они были взбудоражены предстоящей поездкой в лагерь на две недели и волновались только об одном: хватит ли там листьев тополя для их гусениц винного бражника. Она достала потрепанный кожаный чемодан, принадлежавший Кену. Он уже не застегивался как полагается, приходилось затягивать на нем кожаный ремень. Со всей стиркой она справилась еще в прошлые выходные, так что теперь осталось только отсчитать столько вещей, сколько понадобится. По две майки каждому, по две пары шортиков, по четыре рубашки и пуловер. Поедут они в спортивных туфлях, с собой возьмут только сандалии. Может, по паре носков каждому? Но она же знала, что носить их они не станут. В поездке могут пригодиться плащи, только и плащи они ни за что не будут надевать, и ей придется напоминать, чтобы не забыли их в поезде. Понадобятся еще продуктовые карточки, к ним она подколола адрес и номер телефона — на случай, если вдруг она понадобится. В завершение она уложила их кепки, плавки и по полотенцу каждому. Второй чемодан, поменьше, — для книг, перочинных ножиков и прочего имущества: лупы Тома, с помощью которой он увлеченно разводил огонь, фотоаппарата «Брауни», принадлежащего Генри. И конечно, они возьмут с собой серую мартышку Хойти (собственность Тома) и Спаркера (плюшевого медвежонка Генри). Как и в чем они собирались везти гусениц, она не знала. Так странно, думала она, что они уезжают отсюда не просто на две недели — больше они вообще сюда не вернутся. Мальчишки об этом знали и предвкушали перемены, но она, обведя взглядом захламленную, неряшливую комнату, переполненную их сокровищами и просто вещами, ощутила, как щемит сердце. Кончилась эпоха.

Они вернулись. Окно комнаты мальчишек выходило на улицу, и она увидела у садовой калитки Элспет — девушку, которой платила, чтобы она водила их в школу и из школы. Калитка открылась, мальчишки ринулись в нее. Элспет помахала им, повернулась и зашагала по улице. Хорошо, что она уже расплатилась с ней и пообещала связаться осенью, думала Джемайма, спеша встретить детей.

— Надо собираться! — вопили они. — Надо всё собрать и сложить!

— Не всё. А только то, что понадобится вам в ближайшие две недели в лагере. Но уж точно не всё.

Они переглянулись.

— Нет, всё.

— Потому что откуда нам знать, чего нам захочется.

— В вашем распоряжении только один маленький чемодан. Что войдет в него, то и возьмете. Вашу одежду я уже сложила.

— Она нам вообще не нужна. Мистер Партингтон говорит, там большущее озеро, и мы почти все время будем на нем.

— И в нем, — добавил Генри.

— Идите умойтесь к чаю.

— А что к чаю?

— Фасоль на тостах.

— Ну, мам! Опять?!

— Вы же обожаете фасоль.

— Мы ее любим, — нехотя признал Том. — Но едим так часто, что больше уже не обожаем.

— Ничего не поделаешь. Другой еды нет. Яйца я оставила вам на завтрак.

— Знаешь что? — сказал Генри, следуя за ней на кухню. — Давай мы съедим яйца сейчас, а фасоль на завтрак. Получится то же самое.

И так продолжалось весь вечер. Иногда она держалась твердо, иногда поддавалась; поражения они воспринимали с юмором, победы — с воплями ликования. И так перевозбудились, что пришлось отправлять их в сад после чая, чтобы они выпустили пар. К тому времени как она позвала их собираться, налила ванну, а потом загнала мыться, эти переговоры измотали ее. А завтра предстояло встать очень рано, успеть отвезти их до Паддингтона к восьми и продолжить собираться самой. Она оставила мальчишек в ванне, ушла убирать со стола после чая, а когда вернулась, они сидели на кровати Тома, уже одетые в пижамы, и пытались починить разобранный на части фонарик. Их волосы цвета песка были мокрыми, вытерлись они явно кое-как, но выглядели розовощекими и чистыми паиньками, что случалось только после купания.

— Генри притворялся слепым, — сообщил Том. — Он застегнул пижаму, не подглядывая, но на все натыкался. Наверное, много времени надо, чтобы научиться быть слепым.