Ищите интонацию. Сборник коротких рассказов - [19]

– Можно, я к ним подойду? – попросила жена хозяйку.

– А то, иди, милая, – ответила киргизка по-русски почти без акцента.

Жена, как птица, «спорхнула» от машины и в одно мгновение очутилась перед загоном. Жеребята, не привыкшие к стремительности окружающего мира, сгрудились в комок, напоминающий испуганную «сороконожку». Жена протянула руку сквозь прутья загона и попробовала дотронуться до ближайшего жеребёнка. Тот потешно мотнул головой и рассерженно ударил копытцем о землю.

– Ого! Какие мы грозные! – улыбнулась жена и вопросительно поглядела в сторону хозяйки.

– Постой спокойно, они привыкнут, – ответила женщина, – ты добрая, лошади это понимают.

Действительно, не прошло минуты, как тот же «сердитый» малыш боднул ворсистым лобиком раскрытую ладонь жены, требуя ласку. Жеребята оживились и, расталкивая друг друга, вытянули мордочки, полные любопытства. Я хотел прокомментировать это событие, но жена свободной рукой подала умоляющий знак и остановила меня на полуслове.

Тем временем двое мужчин стали загонять табун лошадей на ферму. Лошади не хотели слушаться, разбегались, перепрыгивали плетёные тыны, но уверенные крики людей с одной стороны и жалобные «детские голоса» с другой, всё же заставили строптивых мам приблизиться к загону, где на них накинули упряжь и по очереди повели на дойку. Когда закончилась дойка последней кобылы, выпустили жеребят. Мамы чинно разобрали своих детёнышей и подпустили к сосцам. К одной лошади присосались сразу два малыша. Я спросил у киргиза, почему так? «Э – э, – ответил он и показал рукой в сторону реки, бегущей в низине ущелья, – видишь?» И правда, на другом берегу, в зарослях камыша бродила рослая пегая кобылица. Она, как цапля, перебирала длинными ногами заросли травы, не обращая никакого внимания на призывные крики погонщиков.

– Ах, ты, мама, мама! – вздохнула жена и, повернувшись к хозяйке, спросила – выходит, её детёныша кормит другая?

– Да, милая. Брошенного кормит первая, которая ближе, так у них заведено. У людей бы так! – улыбнулась киргизка.

Но вот кормление окончилось, и табун в полном составе чинно стал спускаться к реке. Трудно словами передать восторг и трепетание наших душ при созерцании каждого шага этих удивительных животных.

Гривы вздрагивали в такт плавному скольжению тел; морды, одинаково развёрнутые в профиль, напоминали графику колесниц на греческих вазах. Мы чувствовали, как призывное ржание спутанного у воды жеребца извлекает из нас что-то глубокое и манит вслед царственным кобылицам…

Нет-нет, пора в путь! Отведав сладкого парного молока и купив баклажку настоящего кумыса, мы отправляемся дальше.

– Благодарю за кумыс, – я прощаюсь с хозяином дома.

– Кымыз – так правильно! – отвечает он и поднимает правую руку ладонью вверх, осязая незримой энергией гор нашу будущую дорогу.

Семён-сочинитель

В небольшой комнате, освещённой единственной догорающей свечой, сидел за столом человек и размашисто писал на листах писчей бумаги. Его всклокоченный вид, небрежно накинутая на тело одежда, скулы, обтянутые бугристой, «нестираной» кожей, и впалые небритые щёки выдавали образ отверженного безумца, если бы не одно «но». Этого человека никто не отвергал, и он не безумствовал. Это был известный на всю округу чудак. Старушки чинно замолкали, когда он проходил мимо, а мальчишки весёлой ватагой провожали чудака до булочной и обратно, крича наперебой: «Семён, соври что-нибудь!»

Родился Семён сорок четыре года назад кудрявым статным мужчиной, но годы застольного труда наклонили его величавый профиль. Жил он один, семьёй так и не обзавёлся. Девушки хмыкали и отворачивались, когда выслушивали от Семёна вместо слов ласки рассказы о межпланетных путешествиях и загробных приключениях. Правда, с одной из них по имени Валя он дошёл-таки до ЗАГСа, но войти внутрь с избранницей сердца не удалось. У Центрального входа, чуть заступив за порог, любимая Валя посмотрела ему в глаза, чмокнула в щёку и сказала: «Дальше – без меня!»

Казалось, он увлёк спутницу изложением преимуществ низкого старта, когда азимут выбран настолько удачно, что можно выйти за основные рубежи гравитации почти в два раза быстрее, чем обычно. А это – колоссальная экономия топливного ресурса! Что смутило Валю, почему она не пошла дальше, так и осталось для Семёна загадкой.

Впрочем, он не слишком переживал о нестроении личной жизни. Как говорят, на любовь и дружбу тоже требуется время. Именно отсутствие свободного времени не позволяло Семёну обрести нормальный человеческий быт. Судите сами. Первую половину дня он тратил на вычитывание текста и правку, или, как он называл этот процесс – предполётную подготовку.

Затем наступало время обеда. Можно было не обедать и пойти подарить кому-нибудь цветы. Но Семён не позволял себе даже этого. Если же он отступал от биорекомендаций штатного психолога (в роли которого, как правило, выступал сам), то только для того, чтобы лишний раз проверить комплектацию бортовых самописцев, «подзарядить вечное перо», или что-нибудь подобное.

Главной своей обязанностью Семён считал создание рукописного факсимиле того круга задач, которые ему приходилось решать в одиночку, один на один с вечностью. Проще говоря, он напоминал никому ненужного писателя, разгуливающего без спасительного скафандра по дну собственной фантазии. Писателя, который пытается вытолкнуть на поверхность житейского водоёма концепцию собственного «я». Творца, который всеми силами пыжится преодолеть мерцающую глубину забвения, наивно полагая, что там, на поверхности уже собрались моторные лодки, океанские лайнеры, яхты и вельботы. И на каждом плавсредстве люди, люди, люди, огромное количество людей, которые с нетерпением ждут грандиозное событие – всплытие восхитительного авторского «я»!..