Исчезнувшая библиотека - [8]

Царь забрасывал мудрых сотрапезников вопросами, по десятку в день. «Как сохранить царство?» — спрашивал он. — «Как добиваться согласия друзей?», «Как на суде получить одобрение тех, кто разочарован приговором?», «Как передать наследникам царство в целости и сохранности?», «Как оставаться невозмутимым при непредвиденных обстоятельствах» и так далее.

И те каждый раз давали ответ, одновременно почтительный, своеобычный и согласный с их основной идеей: прозревать всемогущество Бога в самых глухих уголках человеческого существования. В первый день на банкете присутствовал также и греческий философ Менедем из Эретрии, диалектик, посещавший платоновскую Академию перед тем, как присоединиться к мегарской школе своего учителя Стильпона. Менедем, прибывший по поручению правителя Кипра, не имел ни малейшего намерения вмешиваться в дебаты, воистину несколько экстравагантные.

«Какова вершина отваги?» — допытывался Птолемей, или вот еще — «Как сохранять нерушимым сон?», «Как умудряться думать только о хорошем?», «Как избегнуть боли?», «Как с надлежащим терпением выслушивать окружающих?», «В чем состоит наихудшее небрежение?», «Как жить в согласии с женой?»

Даже последний вопрос не лишил старых мудрецов присутствия духа. «Зная, что женский пол неистов и дерзок, — ответил один из них, — и, главное, стремится неудержимо к тому, чего желает, но всегда готов отклониться под влиянием ложного мнения, следует обращаться с женщиной, сохраняя холодный рассудок, и никогда не вступать с ней в пререкания. Прямой ложится дорога, когда возница знает, чего хочет. Призывая Господа, каждый может достойно управлять всеми сторонами своей жизни».

«А как использовать свободное время?»

«Ты должен читать, — ответил один из старцев, возможно не знающий, что говорит с обладателем книг со всего света, — особенно описания путешествий по разнообразным царствам земли. Так ты лучше научишься блюсти безопасность твоих подданных, чем заслужишь славу, и Господь исполнит все твои желания».

«Видишь, — заметил Птолемей, обращаясь к Менедему, мнение которого ему было любопытно узнать, — застигнутые врасплох вопросами всякого рода, они отвечали здраво, опираясь на Бога в своих рассуждениях».

«Да, государь, — весьма осторожно ответил Менедем, отнюдь не желая противоречить, — если предположить, что все зависит от силы провидения, и принять как предпосылку то, что человек — создание бога, отсюда действительно следует, что и сила, и красота рассуждения имеют в боге свое начало».

«Вот именно», — отметил Птолемей, так и не поняв, что Менедем, в сущности, ухитрился не высказать собственного мнения. Тогда диспут прекратился — так сообщал источник Аристея — «и все обратились к веселью».

Тем временем в театрах Александрии (даже когда арабы осаждали город, их там оставалось около четырехсот) чередовались в пестрой мешанине грандиозные исторические драмы, приспособленные ко вкусам различных народов, населявших многоликую столицу. У греков, большей частью происходивших из азиатских городов, пользовалась успехом драма, основанная на истории Гигеса, рассказанной Геродотом. Наверное, излишне напоминать, что пикантные сцены этой истории — когда Кандавл, одержимый красотой своей жены, заставляет своего министра спрятаться в спальне и смотреть, как царица раздевается, — обеспечили посредственной компиляции успех и какое-то количество списков. Некоторые ради забавы сами записывали для себя ту или иную сцену. В театрах, которые посещали евреи, фурор производили так называемые трагедии некоего Иезекииля, представлявшие, в ряде картин, сопровождаемых хорами, самые знаменитые и волнующие эпизоды Ветхого Завета: историю Моисея, исход из Египта, вавилонское пленение. Этот материал был не менее увлекательным, чем гаремные истории, извлеченные из Геродота, и даже некоторые греческие авторы осмеливались перерабатывать его для сцены. Такую попытку, например, предпринял Теодект из Фаселиса, но ему помешала катаракта.

Однако теперь, когда мудрецы из Иерусалима, цвет раввинов, знатоков традиции, прибыли в Александрию, мало того, выказали недовольство этой смесью священного и профанного, власти города стали чинить препятствия театральным представлениям на темы из священной истории. Прежде всего, пьесы ставились, разумеется, на греческом языке, привычном также и для евреев, ходивших на такие спектакли. Казалось чуть ли не оскорблением, что, в то время как мудрецы с такой сакральной торжественностью приступали к долгожданному переводу Пятикнижия на греческий язык, в городе плодились самопроизвольные и недостоверные сценические версии. Не следовало потворствовать образовывавшейся путанице, которую еще усиливало то обстоятельство, что — это и Деметрий указывал в одном из отчетов правителю — в обиходе уже имелись греческие переводы «священного» писания, не авторизованные и малоудачные.

Тем не менее, вопреки тому, чего можно было ожидать, семьдесят два мудреца не были введены в Мусей, где они могли бы спокойно трудиться, но размещены в семи стадиях от города, на островке Фарос. На каждом этапе работы Деметрий ездил к ним вместе с помощниками для окончательной переписки переведенных и согласованных фрагментов. За семьдесят два дня семьдесят два переводчика закончили работу.