Исчезнувшая библиотека - [7]

Аристотелю. Он поймал царских посланцев на слове, заверив их, что, да, у него имеется «библиотека Аристотеля», но именно его личная библиотека, книги, которыми учитель располагал и с которыми он, Нелей, хоть и с болью в душе, готов расстаться.

В Александрии обман раскрылся не сразу, и в каталогах царской библиотеки появилась запись: «В царствование Птолемея Филадельфа были приобретены у Нелея из Скепсиса книги Аристотеля и Теофраста».

VII Симпосион мудрецов

Аристей воспользовался обстоятельствами. Едва Птолемей согласился на предложение осуществить перевод еврейского закона, как Аристей тут же поставил перед ним животрепещущий вопрос. «Еврейский закон, — изрек царедворец, — который мы готовы не только переписать, но и перевести, имеет силу для всех евреев; как же тогда объяснить, что в то время, когда затевается столь великое предприятие, многие евреи в твоем царстве томятся в неволе?»

Момент был хорошо выбран, при разговоре присутствовали также Сосибий из Таранта и Андрей, начальники царских телохранителей, с которыми Аристей уже обсуждал эту проблему и заручился их поддержкой. Маневр был проведен так ловко, что можно предположить, будто Аристей нарочно проявил инициативу относительно перевода (имея в виду амбиции монарха, он был уверен в успехе), с единственной целью — сей же час поставить вопрос о несоответствии такового начинания с тем обращением, какому подвергаются депортированные евреи.

Аристей не преминул воззвать к великодушию монарха, после чего умолк, ожидая ответной реакции. Когда беседа возобновилась, на какой-то момент показалось, будто она в точности повторяет ту, недавнюю, относительно свитков.

«Как ты думаешь, сколько их тысяч?» — спросил Птолемей у Андрея (имея в виду евреев, а не свитки). И тот, с готовностью, показавшей, что вопрос отнюдь не застал его врасплох, ответил:

«Чуть более ста тысяч».

«Немногого просит у нас добрый Аристей!» — заметил Птолемей с иронией, готовый тем не менее уступить, видя благосклонное отношение к проблеме двух верных слуг.

Невольники были выкуплены за определенную плату, переданную держателям «царского банка». Это благодеяние не распространялось на пленников, захваченных Сотером во время похода на Сирию, но касалось всех евреев, уже живших в Египте или депортированных туда до или после сирийского похода. «Мы убеждены, — уточнялось в указе об освобождении, — что те люди были обращены в рабство против воли нашего отца и вопреки всякому праву, только лишь по произволу солдат». Таким образом вроде бы и не развенчивались действия предшествующего монарха.

Освобождение депортированных евреев послужило Птолемею верительной грамотой в отношениях с Елеазаром, первосвященником Иерусалима.

Мы вернули свободу более чем ста тысячам евреев, — заявляет Птолемей в послании, в котором просит направить к нему опытных переводчиков, — самых сильных зачислили в войско; способных занять место рядом с нами, выказавших себя достойными доверия, каковое требуется от придворного, сделали чиновниками. /…/ Мы решили оказать благодеяние этим и всем другим евреям, — продолжает он, — в разных частях света, равно как и тем, кто родится после, а потому вознамерились просить перевести на греческий язык с еврейского ваш закон, дабы он нашел себе место в нашей библиотеке, рядом с другими царскими книгами.

Елеазар с энтузиазмом откликнулся на предложение царя, пожелал всяческих благ ему, и царице Арсиное, сестре его и супруге, и их сыновьям, и приветствовал его как «искреннего друга». Письмо Птолемея было зачитано прилюдно, сообщает Аристей, который вместе с другом Андреем возглавлял делегацию, отправленную из Александрии.

Посещение Иерусалима произвело на Аристея сильнейшее впечатление, в частности, вид первосвященника во всем блеске парадных одежд. Еврей диаспоры, он, по-видимому, был искренне тронут, соприкоснувшись со своими корнями. Его поразили малые размеры Иерусалима, по сравнению с колоссальной Александрией, городом, где Аристей жил до тех пор. Как всегда осторожный и здравомыслящий, он продолжает тему, рассуждая, весьма благосклонно, о внутренней политике Птолемеев: если в Египте, излагает он, людям из внутренних областей, то есть туземцам, не разрешено оставаться в городе более, чем на двадцать дней, это можно понять и оправдать следующим образом: правитель печется о том, чтобы сельское хозяйство не пришло в упадок вследствие чрезмерного оттока крестьян в город. Основная мысль его заключается в том, что евреи и греки, те и другие, призваны править, а египтян следует удерживать в повиновении, они должны знать свое место: точно так же думал и Птолемей, когда писал Елеазару о том, что многие евреи были поставлены во главе гарнизонов, и им было назначено высокое жалованье, «чтобы внушить страх египетской расе».

То, что встретились два народа, предназначенные к правлению, как бы запечатлел прием, который Птолемей оказал делегации из семидесяти двух ученейших евреев: от каждого из племен Израилевых было избрано по шесть человек. Семь дней продолжался симпосион в их честь, и монарх имел случай изощрить свое политическое воспитание посредством тончайшей казуистики, которой не избежала ни единая, даже самая проходная, проблема, связанная с царской властью. Значит, совет Деметрия «устроить собрание книг о царской власти и науке управления, и эти книги прочесть» вовсе не пропал втуне.