Исчезнувшая библиотека - [45]

История древних библиотек часто завершается огнем. Гален считает, что пожары и еще землетрясения — наиболее частые причины уничтожения книг (XV, p. 24 Kühn). Пожары не возникают просто так, из ничего. Словно какая-то высшая сила вмешивается в определенный момент и подавляет организм, вышедший из-под контроля: из-за его бесконечной способности к росту, а также из-за двусмысленной (имея в виду фальшивки) природы материалов, в него вливающихся.

Трудно сказать, когда утвердилась мысль о том, что библиотека гибнет в огне. Возможно, она глубоко коренится в представлении, более или менее смутном, о том, как погибли библиотеки великих восточных царств, где неизбежный пожар во «дворце» подразумевал также и пожар в прилегающей к нему библиотеке. Библиотеке закрытой, принадлежащей только царю, уединенной, а значит, для большинства запретной: такова потаенная библиотека Рамзеса рядом с его монументальной гробницей; такова и библиотека Мусея, расположенная внутри хорошо охраняемого царского квартала Птолемеев. Со временем этот образ распространился задним числом на общины, которые, подобно Афинам, долгое время библиотек не имели вовсе. Так, Зосим утверждал, будто химерическая «библиотека Афин» сгорела в какой-то неопределенный момент при жизни Демосфена.

Такие сведения о пожарах, хоть и непроверяемые, иногда повторяются в разные эпохи, хотя и относятся к одной и той же библиотеке. Это так для Александрии; так для Антиохии, где Мусей горел при Тиберии, а потом при Иовиане.

Эту скорбную традицию продолжили христиане, объявившие войну старой культуре и ее святилищам: библиотекам в том числе. Это — третий фактор, способствующий разрушению. Нападение епископа Феофила на Серапион, изображенное Гиббоном, может служить отличным примером:

Феофил, — пишет этот джентльмен с явным неодобрением, — приступил к разрушению храма Сераписа, не встретив никакого сопротивления, кроме тяжести и крепости самого материала. Эти же препятствия оказались непреодолимыми, и ему пришлось, скрепя сердце, пощадить фундамент. Богатую библиотеку разграбили или уничтожили, и лет двадцать после того зрелище пустых полок /речь идет об Орозии/ вызывало сожаление и презрение в каждом, чей ум не был вовсе затемнен религиозными предрассудками. Пока золотые и серебряные статуи и сосуды переплавлялись, а те, что были сделаны из менее ценных металлов, разбивались в куски и с пренебрежением выбрасывались, Феофил подстрекал толпу, изобличая обман и пороки жрецов, поклонявшихся идолам.

Костры из книг — часть христианизации. Еще при Юстиниане в столице империи сцены вроде той, что описал Малала, повторялись достаточно часто: «в июне месяце того же года, — пишет хронист из Антиохии, — нескольких греков /то есть язычников/ арестовали и протащили по улицам, а их книги сожгли на Кинегии вместе с изображениями и статуями их жалких богов» (p. 491 ed. Bonn.). Кинегий был местом, куда выбрасывали трупы казненных.

15 Эпилог

В 357 году нашей эры ритор Фемистий, кропотливый комментатор Аристотеля и сенатор новой столицы, забил тревогу. Восхваляя инициативу Констанция по созданию в Византии императорской библиотеки, Фемистий подчеркивал неотложность такового предприятия, ведь иначе, предупреждал он, великим классикам грозит серьезная опасность («Панегирик Констанцию», pp. 59-60). Уже и до того неоднократно с вершины империи спускалась программа по срочному спасению исчезающих книг. В начале своего правления Домициан (81—96 н.э.) решил «восстановить сгоревшие библиотеки», для чего «велел разыскивать по всей империи списки исчезнувших произведений» и «направил в Александрию людей, чтобы те скопировали и выправили тексты» (Светоний «Домициан», 20). Но во времена Фемистия, в середине IV века, инициатива Констанция уже казалась обороной последнего рубежа. Через семь веков после первого Птолемея цикл, по-видимому, завершился.

В эллинско-римском мире библиотеки были многочисленны, но эфемерны, не только крупнейшие, но также и меньшие по размеру, городские, местные; ими, как термами и гимнасиями, гордились civitas[8], сотрясаемые военным безвластием.

Среди первых — из величайших — пострадала библиотека Адриана в Афинах, разоренная герулами, которые проникли в сердце империи, не встретив особого сопротивления (267 г. н.э.). Через несколько лет пришел черед Александрии. К тем временам относится истинный конец великой библиотеки, погибшей в ходе конфликта между Зенобией и Аврелианом, когда, по словам Аммиана, Александрия утратила квартал (amisit regionem) «quae Bruchion appellabatur, diuturnum praestantium hominum domicilium» («называвшийся Брукион, который служил в течение долгого времени местом жительства выдающихся мужей») (XXII, 16, 15); квартал, где некогда, отмечает через несколько лет Епифаний, находилась библиотека, «а теперь там пустыня» («Patrología Graeca», 43, 252). В мире, чьи книги, увы, ветшали быстро, следы ее непрерывной деятельности, единственной, прослеживаются регулярно, почти что вплоть до самого конца. Через двадцать лет после войны в Александрии Страбон посещает Мусей и описывает его. Через полвека император Клавдий (41—54 н.э.), ученейший знаток древностей, велит построить в Александрии новый Мусей рядом со старым (Светоний «Божественный Клавдий», 42). Через сорок лет один из худших его преемников, Домициан (81—96 н.э.) отправляет в Александрию комиссию с целью снять копии с книжных сокровищ, хранящихся в городе.