Исчезнувшая библиотека - [16]

Диодор отправился также и в Фивы. Спустился, следуя указаниям книги Гекатея, в долину царских усыпальниц. Заметил, однако, что «к тому времени, — как он пишет, — когда мы добрались до этих мест», даже те семнадцать сохранившихся гробниц, какие видел Гекатей, «большей частью лежали в руинах». Мавзолей Рамзеса по-прежнему стоял, и Диодор не преминул описать его. Не имея возможности пробраться внутрь, он ограничился тем, что передал как можно более точно описание, приведенное у Гекатея. Переписал его слово в слово, не переживая по поводу странностей и темных мест. Этот мавзолей Рамзеса — единственный случай, когда Диодор, который в своей египетской книге прибегает к Гекатею на каждом шагу, прямо называет свой источник. Причиной тому может быть особое значение, какое Гекатей в своем сочинении придает посещению Фив и в особенности плану мавзолея.

XII Война

С наступлением ночи маленькое суденышко пристало к царскому кварталу, никем не замеченное. Некоторое время спустя какой-то человек, по виду торговец коврами, попросил провести его к Цезарю. Он сказал, что его зовут Аполлодор и он прибыл с Сицилии. Когда его приняли, он развернул ковер перед изумленным взором римского военачальника. Там лежала, вытянувшись во всю свою отнюдь не чрезмерную длину, Клеопатра, которая нарочно натянула на себя, для лучшей маскировки, льняной мешок, в которых обычно перевозили ковры. Когда мешок раскрыли, рассказывает Плутарх, Цезарь был пленен «беззастенчивостью женщины», которая в самом деле ничуть не смутившись, завязала с ним по-гречески беседу, поистине charmante.

Будучи гостем царя Птолемея, Цезарь все же охотно взял на себя роль посредника в наметившемся противостоянии между царственными братом и сестрой, детьми того самого «Флейтиста», который так ему помог в начале его нелегкой карьеры. Хоть и обеспокоенный, имея в виду судьбу, которая незадолго до того выпала Помпею, он согласился на то, чтобы достигнутое согласие было скреплено роскошным пиром. Однако во время пира не всюду в огромном царском квартале царил мир. Акилла, влиятельнейший военачальник Птолемея, который уже подстроил Помпею смертельную ловушку, замышлял вместе с евнухом Потином, коварным воспитателем царя, воспользоваться сумятицей, царящей на пиру, и всеобщим возбуждением, чтобы избавиться также и от Цезаря. Но цирюльник Цезаря, его вернейший раб, самый боязливый в мире человек, никак не мог найти покоя. Весь этот праздник, устроенный, чтобы ошеломить гостя, совсем ему не нравился. Он стал прислушиваться, пробираясь украдкой по коридорам и залам, пока не очутился перед дверью, за которой скрывались Акилла и Потин. Все поняв на лету, брадобрей побежал предупредить Цезаря. Цезарь велел окружить то крыло дворца и попытался поймать обоих с поличным. Потин был схвачен и убит, но Акилле удалось бежать и, едва оказавшись за стенами дворца, разжечь в Александрии восстание против гостя, запертого вместе с малочисленным войском в Царском квартале.

Возможно, никогда Цезарь не попадал в положение, более невыгодное стратегически.

Не доверяясь городским стенам, — пишет Лукан в «Поэме о гражданской войне», — он запирается в царском дворце: так трепещет благородный зверь в тесной клетке и в ярости ломает зубы, кусая прутья решетки. /…/ Смельчак, — продолжает Лукан, — который чуть раньше в Фессалии не страшился войска Сената и Помпея, теперь трепетал перед заговором рабов, запершись во дворце, осыпаемом дротиками.

В самом деле, первое, что сделал Акилла, чтобы очистить царский квартал, — прекратил подачу воды. Затем со своим своеобразным войском, полным римских дезертиров, оставшихся со времен Габиния, которые бились как львы, очень дорожа своей жизнью в такой свободной и гостеприимной стране, какой было Египетское царство, предпринял атаку со стороны моря. Но Цезарю удалось, несмотря на недостаток людей, отбить атаку: «хоть и осажденный, — пишет Лукан, — он бился как осаждающий». Потом воины Цезаря подожгли шестьдесят кораблей Птолемея, которые стояли на якоре в порту, пожар распространился на другие городские кварталы, и кольцо, сомкнувшееся вокруг царского дворца, распалось: осаждающие разбежались тушить свои дома.

Единственное сохранившееся описание того, как распространялся огонь, принадлежит Лукану. Осажденный в царском дворце, Цезарь «приказывает забросать корабли, готовые к бою, факелами, пропитанными смолой». Поскольку одна из стен дворца выходит на обрывистый берег (тщетно Акилла штурмовал ее с моря, используя корабли), можно представить, что факелы, пропитанные смолой, бросались именно с этой стороны. «Пламя не замедлило заняться, — продолжает Лукан, — пожирая снасти и дощатые палубы, сочащиеся воском». В то время как ближние корабли, охваченные огнем, начинают тонуть, «пламя перекидывается на другие суда. Здания, расположенные у воды, тоже начинают гореть». Ветер «усугубляет беду; языки пламени, подхваченные его порывами, бегут по крышам со скоростью метеора». «Бедствие отвлекает толпу осаждающих от дворца: они бросаются спасать город». Цезарь пользуется передышкой, какую предоставляет ему пожар, и перебирается на Маяк. Там, занимая господствующее положение над морской гаванью, он дожидается вожделенных подкреплений.