Исчезновение Рикарди - [8]
— Да, вы больны. У вас начало проказы. Не понимаю только, где вы могли заразиться.
Все вдруг стало безразлично Рикарди, все стало казаться далеким и исчезающим в холодном сумраке, как рембрандтовские пилигримы; и он точно издали видел нахмуренное лицо Грилье и блестящий ящик на столе. Потом он сел на стул и сидел, не двигаясь, несколько минут, глядя в неправильные, удивительные глаза Грилье.
— Рикарди, — вдруг сказал Грилье, и Рикарди не сразу понял, что Грилье произнес его имя. — Рикарди, много лет тому назад вы были виновником самого большого несчастья, которое когда-либо со мной случилось. В эту минуту я мог бы торжествовать, если бы потом я не понял, что это не должно меня волновать. Я очень много думал об этом. Даже сейчас, на вашем месте, я тоже не принимал бы близко к сердцу того, что с вами случилось.
— Да, я думаю, что надо быть храбрее, — сказал Рикарди, которому вдруг, вопреки всем обстоятельствам, стало легче. — Но все-таки не забывайте, что это мой смертный приговор.
— Не все ли равно? — сказал Грилье. — Ну, еще три тысячи концертов, еще несколько сот тысяч людей, которые придут смотреть на вас и услышать в ваших песнях напоминание о своей собственной судьбе — о влюбленности и об умирании. Я слушаю вас каждый год, я знаю, что вы гениальны, я искал объяснения вашего непостижимого секрета, я был так наивен, что несколько лет посвятил изучению музыки. Я, правда, не нашел в ней объяснения; я думаю, что его вообще не может быть. — Альберт, несколько лет тому назад я видел Гильду, — сказал Рикарди; лицо Грилье осталось совершенно спокойным. — Она замужем за богатым подрядчиком, она говорит, что ей не было расчета выходить за необеспеченного молодого человека. Необеспеченный молодой человек — это вы, Альберт. Но мне рекомендовал вас как самого способного врача доктор с мировой известностью. Я надеюсь, что вы богаты.
— Я очень богат, — сказал Грилье, — наверное, почти так же, как вы. Очень возможно, что в данный момент, если бы Гильда вышла за меня замуж, это не было бы ни mesalliance[11], ни неблагоразумным шагом. Но ведь я могу не захотеть этого.
— Что вы делали все это время? — спросил Рикарди. — Я изучал биологию, музыку, медицину. Я был в Африке, я даже лечил проказу.
— Разве она излечима?
— Не всегда. Иногда это удается.
— Альберт, — сказал Рикарди, и голос его стал свеж и силен. — Если бы я был один на свете, я не стал бы просить вас ни о чем. Но я не один. Скажите, я могу выздороветь?
Грилье задумался.
— Да, года через три усердного лечения. Если к тому времени признаки проказы останутся, это значит, что вы навсегда будете прокаженным.
— Скажем, пять лет?
— Да, если это излечимо, то через пять лет вы будете здоровы.
— Хорошо. Я буду у вас на днях. Вы пропустите меня вне очереди?
— Да, конечно, — сказал Грилье. — Вы дадите вашу визитную карточку горничной.
Рикарди поднялся со стула; ему было не о чем больше говорить с Грилье, так как спор о значении его, Рикарди, о важности его существования для себя и для других, который было начал Грилье, — не мог его интересовать теперь, в эту минуту, — хотя в обычное время Рикарди нашел бы много слов, чтобы ответить Грилье. Он не мог также, — после стольких лет, — найти прежний свой тон, прежнюю привычную речь, которая была одинаково близка и интересна и ему, и Грилье, — и дальнейшее его пребывание у Грилье неизбежно стало бы неприятно. Он простился и ушел.
Через несколько дней он написал Элен письмо. Он писал, что уезжает на пять лет в Африку — что иначе он поступить не может: он оставил ей доверенность на распоряжение всеми своими деньгами, просил платить за его квартиру и в конце письма прибавлял:
«Я не могу тебе объяснить, почему я уезжаю: и это мне тем более тяжело, что я люблю тебя больше, чем все, что когда-либо существовало на земле. Я вернусь через пять лет, и я знаю, что ты будешь меня ждать.
Каждый год в день твоего рождения я буду присылать тебе трансваальские цветы. В тот день, когда ты их не получишь, это будет значить, что я вернулся в Париж — или что меня нет в живых».
Рикарди был у Грилье и, посоветовавшись с ним, решил уехать как можно дальше. Он выбрал Южную Африку — и маленький поселок, странное и труднопроизносимое название которого ему сказал Грилье, бывавший там каждый год. Там Рикарди должен был жить и лечиться до тех пор, пока последние следы проказы не исчезнут с его кожи — или пока не выяснится окончательно, что Рикарди никогда не сможет больше ни петь, ни давать концертов, ни даже жить в Европе. Рикарди отправил туда все свои вещи и целую неделю провел в Париже один, в смертельной тоске и ожидании.
