Исчезновение - [23]

 Яков Петрович, помнится, поделился прочитанным с куратором. Олег Атеистович не разделил уверенности подшефного в правдивости рассказа. Лично ему о двойнике Сталина ничего не известно, он тогда еще не родился, отец был мальчишкой, а  дед в органах – мелкой сошкой, откуда ему знать… Став большим начальником, генералом, он этим вопросом не интересовался. Вполне возможно, этот самый Евсей все или многое придумал и запудрил мозги канадцу.

Так на глазах разрушилась легенда, что искренне огорчило Якова Петровича. Он остался при своем мнении, ничего не сказав об этом куратору.

10

Вторая половина сентября неожиданно выдалась дождливой, внезапный циклон не хотел покидать Подмосковье, Яков Петрович изъявил желание на неделю съездить в Сочи, новый куратор не возражал. В Резиденции в Бочаровом ручье бывший Двойник радовался солнцу, бархатный сезон был в разгаре, он купался, загорал, много читал; мрачные предчувствия меньше давили, омрачали существование. За неделю он подписал указы о новых назначениях в правительстве, поговорил по телефону с президентами Армении и Азербайджана, между которыми опять возникло напряжение, и дал по команде нового куратора распоряжение, по согласованию с местными властями, ввести дополнительные войска в Таджикистан и Узбекистан, где резко выросла активность радикальных исламистов; хорошо хоть не донимала Украина, живущая сама по себе, без огляда на Москву и без нашего газа, ей ненужного. И никаких приемов гостей, все тихо и спокойно.

Так было до той злополучной ночи, когда приснился сон. Непонятный город, очертаниями Москва, но какая-то странная, убогая, с полуразрушенными, выморочными, как после бомбежки, зданиями, он ищет ВВ, бродит пустынными улицами, заваленными хламом, искореженными предметами жилого убранства, покрытыми сажей и пеплом неизвестного происхождения, поднимается на лестницам в квартиры, спускается в подвалы – бьет в ноздри запах кошачьих и человечьих испражнений, переносится из одного района в другой – ВВ нигда нет; при виде Якова Петровича редкие обитатели уцелевших квартир и прохожие шарахаются, некоторые крестятся, отгоняя нечистую силу, он не в состоянии понять, куда делся ВВ, неизбывная тоска и горе отзываются мучительным сжатием в груди, он рыдает, снова рыщет по городу и снова безуспешно.., внезапно просыпается в испарине, очухивается, ветер с моря слегка раскачивает шторы неплотно прикрытых окон спальни, рассвет еле брезжит, ошметки ночного путешествия отбрасываются усилием воли, нежеланием видеть…

После купания и завтрака открывает интернет, шарит в поисках искомого, сонники объясняют сновидение туманно, зато Фрейд предельно лаконичен: такого рода поиск исчезнувшего характеризует смерть, ВВ нет в живых – так надо понимать. Ничего, в сущности, нового – Яков Петрович предположил такой исход с самого начала, с первых фраз блондина в камуфляжной форме – просто так не исчезают… Теперь дело за линейкой, отмеряющей остаток шагреневой кожи – сколько осталось ему, бывшему Двойнику, жить в холе и неге на государственных дачах, конечная дата известна – день выборов, второе воскресенье марта, 11-е, а дальше… дальше сплошная неизвестность; после таких снов с трудом верится в обещанные гарантии.

…В этот испорченный день Яков Петрович не мог отрешиться от тягостных мыслей, отнюдь не по щучьему, а по самому что ни на есть человечьему велению он нашел среди привезенных из Москвы книг ту самую, которую когда-то под большим секретом дал почитать Олег Атеистович и которую потом тайно скопировала Альбина. Отец обмолвился – есть одна прелюбопытная книжонка…, а дочери достаточно намека, выпросила на пару дней, пересняла страницы и переплела как заправский самиздат. Этот вот экземпляр и возил с собой Яков Петрович, зачем, не мог объяснить, так, на всякий случай. Сидя в беседке среди кипарисов, источавших смолистый, слегка пряный, сладковатый аромат, он начал листать и быстро нашел нужное место. В романе-антиутопии предсказывалась гибель ВВ в вертолетной катастрофе зимой 2017-го, описывались похороны и реакция страны, по прихоти автора издевательски названной Преклонией, на огромную беду, именно это и хотел еще раз перечитать Яков Петрович.

Показывалось, писалось, говорилось везде и всюду только о Нем, чья гибель стала поистине трагедией для многих людей, которых охватила мгновенная, не поддающаяся объяснению, неподвластная разуму, безграничная и всеохватная, почти мистическая любовь к навсегда покинувшему их Властелину, и даже вчерашняя ненависть оборачивалась если не любовью, то прощением; но при всем при этом, сквозь скорбную музыку, приглушенные, неэмоциональные голоса ведущих и гостей теле-и радиостудий, выступления ораторов на организованных митингах и собраниях трудовых коллективов слабо, еле уловимо, с почти нулевыми децибелами, словно сам по себе, доносился в з д о х о б л е г ч е н и я, он пробивался к преклонцам почти так же, как некогда в приемниках, продираясь сквозь мощные глушилки, потрескивал, шелестел, пищал желанный “Голос Заокеании”; вздох этот исторгали не только живые, одушевленные обитатели огромной страны, но, казалось, почва, вода, воздух, деревья, строения, звери, птицы, рыбы, насекомые, у этого вздоха не было имени, пола, возраста, адреса, он был безымянным, принадлежавшим не кому-то отдельно, а всем вместе, он стелился по земле подобно туману, когда в нем не видать ни зги…