Исчезновение - [12]

– Вроде ничего мужик. Самостоятельный. Профессия хорошая. Без работы не останется.

– Да уж. Все под богом ходим. Живет человек безмятежно, строит планы – и раз!… на стол операционный с опухолью. А она неоперабельная, время упущено, поздно пить боржоми… – И после паузы: – Готовьтесь, Яков Петрович, сейчас работы будет больше, – в своем духе неожиданно переведя стрелку, двинув состав по другому пути, и посмотрел со значением. – На следующую неделю запланированы две встречи в резиденции – с министром экономики и двумя губернаторами. Будете вместо ВВ. Вы как дублер космонавта – не сможет тот полететь по каким-то причинам, дублера запустят. Инструкции и необходимые материалы вам передадут. Учтите – будет телевидение… А с дочерью проведите беседу – приятель ее по ведомству ФСБ проходит как неблагонадежный. Пока не поздно, обороните Альбину от тлетворного влияния, – и куратор изобразил нечто вроде улыбки-гримасы.

4

…Пройдет время, станут мусором листочки календаря года 2023-го, промчится и следующая весна, все перемелется, из муки свежего помола испекут пироги с начинкой из лжи и правды, чего будет больше, никто не узнает до тех пор, пока не начнут дотошно изучать биографию Двойника, игравшего в смутные месяцы жизни страны весьма заметную роль, обозначат пунктиром линии его судьбы: родился в городе в часе езды на электричке от столицы, служил в армии, потом охранником у молодого борзого бизнес-мена, того застрелили, поболтался без дела и был принят в службу безопасности частного банка, заочно учился в институте, продвигался по карьерной лестнице – но это лишь вешки, засеки на стволе, не затрагивающие деталей, а в них-то самый смак. Равенск раскинулся по обе стороны от железной дороги, справа по ходу от Москвы шли одноэтажные домишки с садами и огородами, слева – кирпичные корпуса текстильного комбината, озеро, церковь, где размещались какие-то склады, и главная достопримечательность города – большой приборостроительный завод, его перевели сюда из Ленинграда за год до войны с Германией, словно знали, предчувствовали. Равенцы называли его “панель”: где работаешь? – “на панели”, особенно дивно звучало в устах молодых женщин. Впрочем, завод был непростой, секретный, имел, как положено, номер, делали здесь гироскопы для космических аппаратов, шпион Пеньковский выдал секреты заокеанцам, шпиона расстреляли, а номерные заводы переименовали, дабы запутать врагов, так “панель” стала РПЗ – Равенским приборостроительным заводом, название остряки-грамотеи переделали в “работай пока не здохнешь”. Здесь и вкалывал в инструментальном цехе отец Якова, между прочим, учил его слесарному ремеслу гений своего дела Фрайонов, говорили, первый Герой соцтруда из работяг, закрытым указом получивший высокое звание за первый спутник, а потом избранный депутатом Верховного Совета России. Яков пару раз видел этого мужика – маленький, сухонький, ничего особенного, а на глаз, без всякой лупы, припиливал надфилем матрицу с точностью до микрона. Отец без восторгов рассказывал об учителе, герой и герой, наверное, завидовал, а вообще, отец был обидчив и злопамятен, сын знал его особенность и старался не злить, не доводить. На их улице дошкольная мелюзга забавлялась тем, что ловила в болоте лягушек, вставляла им в зад соломинки и дула что есть сил, пока лягвы не раздувались, как шарик, и не лопались; ребятня веселилась, но скрывала забаву от взрослых, ибо не была уверена, что за это похвалят; однажды Якова за этим занятием застал отец, но не выругал, а напро-тив, схватил готовую к экзекуции лягушку, засунул ей соломинку и дунул так, что та мгновенно распухла и лопнула с треском и нутряным стоном; отец, довольный собой, за-ржал, поощрительно похлопал обалдевшего сына по голове и отправился домой. Дед и две бабки Якова умерли кто в войну, кто после, так что он их не знал, за исключением деда по отцовской линии, вернувшегося с войны калекой, без ноги. Передвигался с костылем, опираясь на суковатую палку, что не мешало, как прежде, класть печи зажиточным равенцам, строившим дома, а печник дед был отменный, его знали и ценили. Яков не помнил, ласкал ли он его, пацана, хоть раз, и не дай бог кому деда обидеть – мог и палкой огреть, а мог и пакость сотворить заказчику, скажем, не доплатившему. Однажды рассказал внуку, как это делал: под видом осмотра готового дымохода незаметно вмазывал туда бутылочное горлышко или стакан без донышка, и, едва дунет ветер, печь начинала заунывно гудеть и выть так, что мороз по коже драл; приходилось ничего не подозревавшему заказчику кланяться в пояс печнику и просить переделать дымоход. Для пущей важности дед однажды показал, в тонкий шлифованный стакан налил доверху воды, крючковатыми сильными пальцами левой руки сжал его, а правой ладонью резко накрыл – хлопок и дно под давлением воды вылетело, будто бритвой срезанное. Талант деда и рукомесло отца Яков не унаследовал, не перенял, руки у него росли, по известному выражению, из жопы, нашел он им иное применение, когда записался в секцию бокса. Произошло это после того, как его, низкорослого и худого, крепко, в кровь, избили соседские ребята за ябедничество – рассказал хозяевам соседнего дома, кто выбил стекла на их веранде, а рассказал потому, что один из замешанных в деле пацанов украл у него рубль. Соседи проболтались, кто настучал на пацанов, и Яков получил по полной. Случай этот научил его никогда никому ничего не говорить, держать язык за зубами. Став взрослым и приобретя непонятно откуда взявшуюся склонность к умозрительным размышлениям, порой задумывался, насколько родительское воспитание имеет отзвук в дальнейшей жизни, влияет ли на характер; по всем признакам, имеет, влияет, но вот он по себе этого сказать не мог (может, потому, что не чувствовал этого само-го воспитания – не считать же неким его проявлением случай с лягушкой); скажем, отцовские обидчивость, злопамятство, мстительность и прочее, упрятанные сыном в дальнюю кладовку, точно старая нафталинная одежда, никак не проявлялись, окружающие считали его нормальным парнем, мужиком, не гнидистым, не опасным; он и сам так считал, и только копнув себя поглубже, понимал – сидят в нем, угнездились и только ждут удобного часа, чтоб проявиться, некоторые отцовские качества, как и практический ум и сметка матери. Его это не радовало и не печалило – как есть, так есть: в каждом человеке много всего намешано – и хорошего, и дерьма, однако важно не давать дерьму выход, внутри себя барьер ставить. Учился он средне, после школы поступал в авиационный институт, срезался по математике и хотел было по совету отца устроиться на “панель” в инструментальный цех, но вмешалась мать, работавшая в заводской столовой – на будущий год идти в армию, нужна толковая профессия, чтобы не служить, как все, и предложила выучиться на повара; мать была прозорливая, сын потом многажды про себя благодарил ее. Пройдя полугодовые поварские курсы и получив нужную бумажку, он на призывной комиссии сообщил о своей специальности; готовить он не любил и, по правде, не выучился, однако смекнул, что в армии нет лучше работы: всегда сыт будешь, но ему не повезло – попал он за речку, в Афган. О той войне мало что было известно, в газетах писалось невнятно, по слухам же, приходили домой в Россию цинковые гробы, и в Равенск тоже пришло несколько, однако специальность (маме спасибо) выручила – оказался Яков в столовой в Джелалабаде, где базировались вертолетный полк и мотострелковая бригада. Запомнил самые первые ощущения: привезли в расположение части ночью, на бэтээре промчались в кромешной тьме через “соловьиную рощу” – объяснили ему, что тут снайперы постреливают, прибыл на место, осмотрелся утром – нереально красиво, субтропики, треск цикад, благоухание цветов, запахи эвкалиптов, обволакивающая жара. Вместе с ним в столовке еще двое парней и с десяток девок-вольнонаемных, поварих и официанток, сдуру, в угаре патриотизма, а большинство с желанием подзаработать чеки, их чекистками называли, сунувшихся в пекло. С одной из них Яков закрутил роман, сношались в подсобке. В боевых действиях он не участвовал, разве что на бэтээре ездил за продуктами на базу, дважды под обстрел попадал, пронесло, а так служил нормально. Кормежка была ужасная: пюре из картофеля, как клейстер, неизменный консервированный минтай в томатной пасте, из того же минтая варили суп, мясо в рационе было редкостью, хлеб выпекали сами из подпорченной муки и был он как камень. Но кое-что из офицерской столовки вертолетчиков, где с шамовкой было получше, перепадало и поварам, поэтому Яков не голодал. Поначалу диву давался, как всюду воровали, особенно прапорщики, матчастью и продовольствием ведавшие. Хотя красть-то в ту пору особо было нечего. Это потом прапоры развернулись на всю катушку. С одним из них, тоже из столичной области, из Люберец, можно сказать, земляком, подружился, помогал ему по мелочам. Переписывался с дружбаном до самого окончания войны. В конце 89-го тот приезжал к Якову в гости и много чего порассказывал. На шестой-седьмой год войны стали прибывать стратегические армейские запасы продовольствия – кто-то из высоких начальников распорядился вскрыть и направить хорошую жратву в Афган; настоящая лафа, в дуканы такие продукты потянулись, о которых нам с тобой, Яша, и мечтать не приходи-лось, базары чем только не торговали…, особо армейская говяжья тушенка ценилась – банки, упакованные в солидол и обернутые пергаментом, ах, какая это была тушенка! – у прапора при рассказе едва слюнки не текли, –вскроешь банку – ни жира, ни жил, чистое мясо и немного желе, режется ножом как твердая колбаса; а греческий сок, а голландский газированный напиток “Си-Си”, а польская и венгерская ветчина, а зеленый горошек, а подсолнечное масло, комбижир, сгущенка, чай, сигареты… Это была лафа, без конца повторял прапор. Но жратва, по его словам, бабок больших не давала. А вот остальное… Колесо “КамАЗа” на кожаный плащ менялось, карбюратор – на японский двухкассетник, за две бочки горючки получали пять тысяч афгани, бывало, местные на грузовиках подъезжали с насосами и выкачивали из емкостей бэтээров и танков дизельное топливо, сколько им нужно было, платили по десять, двадцать, тридцать тысяч… Свою последнюю и самую удачную коммерческую сделку прапор совершил в ночь с 14 на 15 мая восемьдесят восьмого, за несколько часов перед уходом из Джелалабада первой колонны советской мотострелковой части, прощавшейся с постылой войной. За месяц до этого он договорился с соседним кишлаком – вы нам афгани, мы вам кондиционеры, деньги были получены заранее и истрачены – прапор привез домой ворох шмотья: джинсы, обувь, летние рубашки, куртки, кофты, мотки с мохеровыми нитками, два магнитофона “Шарп” и всякую мелочевку вроде часов. Кондиционеры он и двое солдат, стараясь не шуметь, выломали глубокой ночью из окон офицерского модуля, в котором разместили московских журналистов, прилетевших освещать событие, прапор забрал добычу и отвез в кишлак… Прапор достал из сумки джинсы, куртку из искусственной кожи на молнии и пару рубашек и подарил Якову. После армии и до начала перестройки Яков работал экспедитором на торговой базе. Поступать в институт особого желания не было, да и забыл он многое из школьной программы, Афган выветрил. Зато открыл в себе страсть к чтению. Любил книжки по истории, про царей, вообще, про Россию минувших веков. Особо интересовался периодом двух революций и тем, что из этого вышло. Записался в городскую библиотеку. Брал толстые журналы, выискивая нужную тематику. Кое в чем стал уже разбираться. Родители не одобряли его пристрастие, особенно ярился отец, слыша нехорошие слова сына о Сталине, но он на родителей обращал мало внимания. Из вороха прочитанного он сделал для себя главный вывод: народец-то у нас был и есть поганенький, с ним чего угодно можно делать, все стерпит и еще поможет тем, кто им правит, безобразия творить. Словно нарочно существует в назидание остальным, как не надо жить. А как правильно жить, мало кто ведает, отсюда и споры бесконечные. Сколько уже веков следует на нашей земле чередование взлетов и падений, побед и бед, движения и застоя; сколько копий сломано в спорах, чего только не высказывали мыслители, а уж в них-то недостатка страна не ощущала: скажем, только в силу покорности стали мы великим народом или – каждый важный факт нашей истории пришел извне, каждая новая идея почти всегда заимствована, признали бы правоту этой истины – поубавили бы спеси и желания возносить собственное величие, добавилось бы скромности, от которой еще никто не умирал, возможно, научились бы таким ни для кого не вредным качествам, как трудолюбие и усердие. Впрочем, среди такой природы и в таком климате только и мог выжить такой народ; как писал один историк (Яков завел привычку записывать понравившиеся фразы в тетрадку) – на сотни, на тысячи километров, до самого окоема, огромная равнина, жуткое, вводящее в тоску однообразие, при этом население не расселялось, а переселялось, переносилось птичьими перелетами из края в край, покидая насиженные места и садясь на новые; история наша есть история страны, которая колонизируется, расстояния наши убивают, “Широка страна моя родная…” далеко не благо, ширь требуется преодолевать, чтобы удачливо на ней хозяйствовать, и чем она больше, тем труднее это сделать; широк русский человек, надо бы обузить – великим писателем сказано… А жизнь круто менялась, все переворотилось, люди расхватывали газеты, за “Московскими новостями” и “Огоньком” у киосков очереди выстраивались с рассвета, потоком шли разоблачения прежнего режима, любимого несколькими поколениями усатого вождя костерили на чем свет стоит; об уничтожении миллионов, об ошибках войны с Германией говорилось, как казалось, в полный голос; вышло постановление об ускорении процесса реабилитации жертв политических репрессий, состоялась конференция партии, создавшая Съезд народных депутатов и учредившая пост президента страны; одновременно росло напряжение в республиках, прибалты требовали независимость, создавали народные фронты, кавказцы громили и резали друг друга, новый лидер с пятном на лбу все уши прожужжал про перестройку, а покамест упразднил все наименования в честь своего предшественника, героя баек и анекдотов; откуда ни возьмись, стали грибами после дождя появляться кооперативы… Якова захватила стихия, он читал запоем, многое, прежде неведомое, открывалось неприглядной стороной. Много чего приходило в голову и рождало растерянность и смятение: книжки и статьи жить не научат, а делать-то ему, Якову, что, куда приткнуться, как вырваться из безнадеги… Не экспедитором же до конца дней… Кооперативы – стоящее дело, только как в них устроиться, чем заниматься, да и что он умеет делать… В Равенске почти ничего подобного не имелось, он поехал в столицу, потыркался без толку – что-то создавалось, но не про него, он никого не знал и его никто не знал, тогда за его устройство взялась мать, ее двоюродный племянник как раз и занялся в столице этими новыми для всех делами, Яков видел его в жизни не более трех раз, вроде родственники, но не близкие, однако устройство благодаря матери состоялось. Племянник, рыхлый низенький брюнет с животом, несмотря на неполные тридцать, оказался сметливым и видящим выгоду там, где ее другие почти не видели; он создал производственный кооператив нескольких профилей, торговали компьютерами, собирали и чинили электронику, делали систему сигнализации, в общем, то, что для Якова было за семью печатями, совершенно незнакомо. Босс-родственник сделал его экспедитором: развозка продукции по адресам заказчиков, оформление накладных, сбор денежной наличности. Яков снял комнату в столице. Продолжил занятия боксом на любительском уровне, для поддержания формы. Работа ему не шибко нравилась, денег босс платил немного, на жизнь хватало и не более, и он же, босс, настоял, чтобы родственник готовился к поступлению в вуз, занялся бы изучением экономики, финансов, основ управления – без чего нынче никуда. Яков послушался доброго совета, забросил чтение исторической литературы, позубрил учебники, даже нанял преподавателя по математике, и поступил на заочное отделение в институт, где как раз этому и учили. Босс расширял хозяйство, организовал частный банк, найдя партнера из Америки, русского эмигранта, вернее, еврея, вложившего некую сумму, и неожиданно предложил Якову стать его телохранителем, одним из четырех: не так много будешь занят, учиться станет легче, а зарплата увеличится при этом втрое. Он рьяно взялся осваивать новую профессию, получил водительские права, месяц за счет фирмы его катал по городу водитель-инструктор и остался им доволен – реакция отменная, недаром спортсмен; он учился стрелять, осваивал приемы рукопашного боя с применением боксерских навыков, читал разные инструкции бодигардов, переведенные с английского, в общем, входил в курс дела. В группе охранников их было четверо, все ребята после армии, росли в провинции и со свойственной многим провинциалам притаенной осторожностью и недоверчивостью в отношении жителей главного, покуда непонятного им города смотрели друг на друга и на мир; спайки, единства, понимания с полуслова, с полужеста не было и в помине, а без этого какая охрана. Босс, похоже, не замечал этого, его интересовали иные материи, а охрана… у всех новоиспеченных бизнесменов, тем паче банкиров, есть телохранители, и у него тоже. И все больше Яков убеждался в том, что большинство окружающих его людей чужды открытости и честности по отношению к другим и к себе, их душа – потемки, ее от-рада – укрытия, схроны, лазейки, не парадные, а задние, потайные входы и выходы, душа ищет и находит отраду и безопасность в молчании, смутном ожидании неизвестности, внутри же – копящаяся злоба, ненависть, зависть. Ну, а он сам, разве иной, чем-то отличается от тех, кто рядом и вокруг, да нет, ничем не отличается, если постараться быть честным с самим собой. Раскрепощение же, прежде недостижимое, а теперь вполне реальное, избавление от пут и вериг, перестройка ведь, о ней столько болтают… и все как-то миновало, прошмыгнуло, по-настоящему следа в душе не оставило. Разве что прочитал за короткое время много всего, улегшегося мертвым грузом… Как-то босс на встрече с крупным чиновником, от которого многое зависело, рас-сказал вроде притчу – Яков сидел невдалеке и все слышал. Так вот, один человек совершил преступление, его поймали и привели на суд к королю, за его деяния ему полагалась смертная казнь, но король предложил ему самому выбрать свою судьбу: либо быть повешенным, либо попасть за большую черную страшную стальную дверь, преступник поду-мал и выбрал виселицу, когда на шею ему накинули петлю, он вдруг спросил: “А что там, за той дверью?” – король рассмеялся: ”Да вот, понимаешь, забавная штука получается, я всем предлагаю этот выбор и все выбирают виселицу”. – “А за дверью-то что? – допытывался преступник, – я все равно уже никому не скажу”. – “Там – свобода, но люди так боятся неизвестности, что предпочитают веревку…” Босса подстрелили через три года, когда выходил из офиса, снял его выстрелом в голову киллер-снайпер. Яков находился в отпуске, отдыхал с будущей женой на море, прервал отпуск и вернулся, можно сказать, к разбитому корыту – напуганный партнер босса, эмигрант-заокеанец, решил спешно продать банк и убраться восвояси. Вскоре Яков остался без работы – новые хозяева привели свою охрану, поболтался без дела пару месяцев и попробовал задействовать связи – все-таки сумел завести кое-какие знакомства, и надо же, повезло: в одном коммерческом банке взяли в службу безопасности. Тогда, в беспредельные 90-е, наиболее умные и дальновидные хозяева жизни, заработав первые миллионы, наряду с заботой о личной безопасности начинали думать и о безопасности самих бизнесов: на объектах тех же банков, а они расползались по стране, как тараканы, стали ставить камеры слежения, электронные замки и прочие устройства, одновременно началась проверка партнеров, чистоты и надежности сделок. Яков как сотрудник службы безопасности работал в контакте с только что организованным отделом кредитования. Некоторые самые крупные и рискованные сделки с обязательными откатами осуществлялись без его ведома и участия – за это голова болела у боссов, он же помогал в обычных, рутинных операциях, проверял, чтобы банк не подставили, не облапошили: собирал нужную информацию о заемщиках, проверял достоверность документов, справок и прочего, не является ли фирма банкротом, не внесена ли в различные “стоп-листы”, не находится ли имущество под арестом, ну и многое другое. Ему работа нравилась – не то что прежде, он завершил учебу в институте, дорос до заместителя начальника отдела, отвечавшего за информационную безопасность банка; на этом фоне женитьба, рождение сына и дочери, пара увлечений подчиненными ему молодыми сотрудницами, жизнь уже достаточно не бедного человека – все эти события про-мелькнули, словно в одночасье, страна вступила в новый период. Главный босс – видный банкир – не лез на рожон, выстроил хорошие отношения с теми, от кого зависели его благополучие и миллионные заработки, банк укрепился, войдя в десятку самых процветающих, и Яков, равно как и его коллеги, чувствовал себя в этих условиях вполне уверенно. Так было до той самой поры, пока на авансцене не появился человек небольшого роста, даже можно сказать, маленький, белесоватый, с тонкими волосами редеющей шевелюры, отсутствующим подбородком, скошенным назад лбом, широким ртом, удлиненным носом, напоминающими рыбьи глазами и мешками под ними, надбровными морщинами. Вся его небольшая фигура выглядела неубедительно: короткие ноги, неширокие плечи. Разговаривая, он нередко, в минуты раздражения, крепко сжимал челюсти, отчего на скулах проступали желваки. Содержание его речей было вполне банально, голос звучал ровно, неэмоционально. Кто-то написал, что человек этот явно не народный тип. Народным типом, был, без сомнения, Дед, назначивший воблоглазого (кличка родилась мгновенно и пошла гулять по Сети) своим преемником. Было это, страшно сказать, четверть века назад. Телевидение почти ежедневно демонстрировало кадры встреч, бесед, общения с людьми того, кто вскоре должен стать первым лицом государства, и Яков Петрович c возрастающим изумлением и тревогой находил невероятное, чудовищное тождество себя и этого человека, выскочившего на свет внезапно, как черт из табакерки. Первой обратила внимание жена Кира – по натуре флегма, немного занудная, как обычно учителя, казалось, в самой фигуре ее отпечатались эти особенности – рано располнела, роды добавили килограммы, однако не выглядела толстой, таких называют дородными; спокойная, без суеты в движениях, с плавной речью, она пару вечеров за ужином и телевизором пристально смотрела на мужа, от него не укрылось, спросил, в чем дело, Кира помедлила, чуть пожала плечами, словно сомневаясь в выводе, который хотела сделать, и, наконец, сказала про удивительную схожесть с лидером нации. Яков Петрович глянул в зеркало, держа крупную фотографию вождя из газеты, придирчиво сравнил и вынужден был признать правоту супруги. Ладно бы они одни находили абсолютное внешнее сходство, так ведь коллеги в банке заметили и начали доставать ехидными шуточками и подколами. И тогда во избежание недоразумений и дабы не давать пищу острякам Яков Петрович отрастил усы и бородку клинышком и слегка подтемнял их. Кроме того, заказал очки с затемненными стеклами и старался носить постоянно, жалуясь на дискомфорт от яркого света. В общем, это помогло, остряки отстали, а клиенты банка и вовсе не замечали пугающего сходства. И вот тут Яков Петрович совершил промах, к счастью, не повлекший для него тогда печальных последствий, однако спустя полтора с лишним десятка лет отозвавшийся внезапным приглашением в известное здание на Лубянке. После доверительной беседы и недели на раздумья начала ториться тропа в Службу охраны для выполнения особой миссии. Впрочем, не только тот давний промах мог сыграть роль, а и чистая случайность, чья-то проговорка, болтовня коллег или знакомых про полное подобие, услышанная бдительным чекистским ухом. А промах заключался в следующем. На независимом телевидении не терпелось по-эксплуатировать блеклую внешность нового Правителя, малый рост и редкие волосы, глаза, как у рыбки под пиво, и монотонную речь, словом, абсолютную невзрачность, и тогда появился очередной выпуск пользовавшихся с 94-го года бешеным успехом “Кукол”, в которых ВВ предстал окарикатуренным и униженным; за основу был взят сюжет известной сказки Гофмана “Крошка Цахес”, ее герой, маленький, тусклый, неприятный человечек, благодаря фее, которая волшебным гребешком его расчесала, вдруг всем начинает казаться прекрасным принцем; текст на телеэкране к сказке не имел ни малейшего отношения, откликался на злобу дня: Дед, передавший бразды правления, глядел в люльку с младенцем Циннобером в образе нового Властелина и удрученно приговаривал: “Как у меня, демократа до мозга костей, могло родиться такое?”; дальше – больше: “Какой красавец!” – “Кто красавец? Он?” – “Стоит ему поковырять в носу, все сходят от восторга” – “Это колдовство. – “У него на голове три красных волоска, надо их выдрать”. – “Ты что, он тогда совсем лысым станет”. – “Зато потеряет свою колдовскую силу…” Посмотрев передачу, новый хозяин Кремля пришел в неописуемую ярость, более всего вывели из себя издевки над его маленьким ростом, это выглядело физиологическим оскорблением, такое спустить было нельзя, “Куклы” закрыли, у владельца телеканала с того момента начались неприятности… Много лет минуло, передачи забылись, автор же унизительного для Первого Лица государства текста до сих пор жив-здоров, мелькает изредка на телеэкране, катается по заграницам, правда, его не печатают и откровенно выдавливают из страны в эмиграцию, но жив, как ни странно, не убит, не отравлен, а еще утверждают, что ВВ злобен и мстителен, – было бы так, где бы сейчас находился автор…, – думал Яков Петрович спустя некоторое время. Так вот, вернемся к промаху: кому-то пришла светлая мысль – а давайте снимем не куклу, а реального ВВ в виде его двойника, который имеется в наличии. Яков Петрович действительно имелся, еще не начав прятаться от общества за гримом. Каким-то образом слух о нем дошел, докатился до ТВ. И вот он за приличное вознаграждение согласился поучаствовать в съемках. Тут и авантюрное начало, в нем дремавшее и не имевшее возможности испытать себя на практике, сыграло роль… Короче, кадры, украшенные бесподобным текстом, получились уморительные, жена и дети-малолетки хохотали до упаду, когда он показал диск с записью программы… Программа в свет не вышла, за что Яков Петрович должен благодарить судьбу, иначе неизвестно, как бы она откликнулась, ну уж потерей теплого места в банке наверняка. А не вышла в эфир потому, что все-таки диссонировала с общим замыслом “Кукол”, что стало очевидно на контрольном просмотре. Все материалы легли на архивную полку и попали в руки органов при разгоне телекомпании. Память у чекистов отменная, кто-то, едва пришла надобность, вспомнил про давние съемки, Якова Петровича нашли, поговорили, поуговаривали, надавили – и началась его новая жизнь… Случился и еще один промах, точнее, опрометчивый поступок, когда, поддавшись уговорам дочери, 18-летней студентки-первокурсницы медвуза, пошел на протестный митинг 6 мая 2012-го, за день до инаугурации ВВ, присоединился к тысячам возбужденных людей, миновал металлоискатели на Болотной площади, получил белую ленточку; слава богу, едва началась заваруха, смылся и Альбину увел, чуть ли не силой, наорав на нее. Про то никакие органы не узнали – на видеопленки ментовские не попал, с полицией не соприкоснулся, иначе … даже думать не хотелось. А времечко лихое было, потом протестов таких уже не было, вообще, никаких не было – зачистили поляну, бетоном залили, редкие травинки пробивались наружу, их в остервенении вытаптывали кому положено. Когда-нибудь историки детально изучат дискретный сигнал бесконечного российского времени, в котором существовал тот, чья длань простиралась на всю страну и отбрасывала тень на всех, от мала до велика, автор же данного сочинения про Самого и его бесподобного Двойника тушуется, ударяя лбом в глухую стену, за которой реаль-ность причудливо перекликается с фантасмагорией, и остается недоуменно пожимать плечами: стоит ли включать, как пятую скорость автомобиля, воображение, коль рядом, только руку протяни и собери в горсти, удивительные сюжеты тех месяцев 2012-го, и не знаешь, смеяться или плакать или делать то и другое одновременно; а какие пассажи вскоре подарила жизнь – что там несчастные бандерлоги, так ВВ обозвал хулилище против него, и белые бумажки на их одежде, померещившиеся контрацептивами… куда забористей и виртуозней по метафоричности фраза, выданная известным литератором Погановым, искренне любящим державу и ненавидящим каждого сторонника оранжевой революции, кто пытается подорвать основы государственности: на митинге против таких подрывателей сравнил оранжевый цвет с цветом собачьей урины на снегу – позавидуешь меткости писательского глаза; правда, тут же блогеры поправили Погаова: цвет окропившей снег собачьей мочи скорее желтый, нежели оранжевый, но кому интересны нюансы, образ же пошел гулять… Ладно бы только это – после случилось и вовсе удивительное: глава минприроды Слепнев, кому ВВ мирволил, преподнес патрону поистине небывалый подарок – колбу с водой из таинственного озера; озеро это сотни тысяч, а может, и миллионы лет пряталось под ледовым панцирем Антарктиды, преклонские исследователи пробились-таки к нему, пробурили дырку на глубину почти четыре километра, извлекли мутную желтоватую жидкость сродни упомянутой литератором Погановым урины и залили в герметичную колбу; министр счел долгом передать ее лично в руки ВВ, не преминув сообщить, в каких невероятных условиях трудились ученые на Южном полюсе, и услышав из уст Властителя желанное чиновничьему уху: ”Это большое событие, нужно подумать, как отметить этих людей”. Но ВВ, видно, не до конца проникся грандиозностью свершенного и позволил себе шутку: осведомился, пил ли сам министр эту воду, и получив отрицательный ответ, бросил, ехидно сощурившись: “А зря, было бы любопытно – динозавры пили и Слепнев пил…” Всесведущие блогеры, публика непатриотичная, не пекущаяся о приоритете родины по всем направлениям, от проведения зимней Олимпиады в субтропиках и кончая глубинным бурением антарктического льда, выказали сомнение – воду, согласно показанной по зомбоящику табличке, достали на поверхность в начале декабря, а официально было сообщено, что бур проник в озеро спустя ровно два месяца, и то утверждалось – пока необходимые для изучения пробы воды взять невозможно; бог мой, как можно обращать внимание на такую чепуховину: месяцем раньше, месяцем позже, какая разница; и не все ли, в конце концов, равно, были на дне морском редкие античные амфоры, за которыми смело нырнул и которые достал ВВ, или простые черепки… – оказывается, если верить злоязыким интернетчикам, оказались-таки черепки, и никакие не древние; ну и хрен с ними, с амфорами – разве в этом главное? Конечно, не в этом – как и не в полете Самого во главе стаи журавлей редкой породы – стерхов, которые не прониклись величием замысла Властелина и никуда не переселились ради собственного спасения, а ВВ при жесткой посадке летательного аппарата, окрещенного в народе пердолетом, и сильном ударе о землю заработал проблему с позвоночником… Да, интересное было времечко, после ни разу ни в чем не повторилось, многими воспринималось не понарошку, а всерьез, и тогда приходилось делать вывод о массовом умопомрачении, сверху донизу, которое, как позже выяснилось, только начиналось по-настоящему и приблизилось к апогею после захвата Крыма и донецкой авантюры. В родном городе ВВ, к примеру, отлили пудовый бюст ВВ из золота и выставили на всеобщее обозрение в одном из ювелирных магазинов, золота там было, впрочем, кот наплакал, однако бюст впечатлял, и желающие взглянуть выстраивались в очереди; ВВ сверкал желтизной и напоминал улыбчиво-скрытного индийского божка, через месяц бюст должны были переплавить, превратить в тысячи кулонов в форме сердечек и продать по сходной цене, а деньги пустить на помощь детям с онкологическими заболеваниями – ну, казалось, что в этом смешного, но в Сети, тогда еще относительно свободной, начали изгаляться: а почему нельзя сразу сердечки сделать, без ВВ, мы, может, и купили, но из его бюста как-то не хочется, логичнее было бы тогда из бюста сделать много кулончиков в виде Властителя, интересно, много бы людей стали ходить с Властителем на шее? Или другое, начали вдруг лепить ему биографию героическую, прежняя не устраивала – править страной столько лет не мог самый заурядный человек, да еще с подкачавшим родителем – энкаведешником, вохровцем на заводе; в прежних сочинениях биографов факт этот не скрывался, но и не выпячивался, подумаешь, вохровец…, ну, во-первых, недолго папаша был им, стал потом мастером на том же предприятии, а во-вторых, дело это почетное – охранять, особенно в России; а вот дальше краеведы раскопали поистине удивительные и весьма приятные, ласкающие слух ВВ подробности: оказывается, род его идет от святого благоверного князя Михаила Тверского и его жены Анны, погиб князь в татарском стане, царь Иван сделал его святым; а установили родство проще простого, сравнили портреты князя и ВВ – оба низкорослые, лысоватые, у обоих породистые носы, но многие засомневались и облыжные обвинения выстроили – дескать, где нашли краеведы портреты князя, нет никаких портретов, а есть изображение на фреске, вовсе не совпадающее с оригиналом, как принято в иконописи, да и кто знает, как на самом деле выглядел князь… Версию о князе Михаиле отставили и выдвинули новую, еще более сногсшибательную: родство Властитель ведет от других князей – Путятиных, а это – Рюриковичи, основатели земли российской, от них пошли королевские фамилии Европы, выходит, ВВ – родственник королевы Великобритании, во как!… Это уж потом князя новгородского Владимира Красное Солнышко стали поминать всуе, сопрягать с достигнутым ВВ по расширению родной, и без того необъятной, необихоженной земли, памятник князю сооружать в Москве, а тогда речь вели про Рюриковичей. Да простят читатели автору экскурс в недалекое прошлое. Когда все устаканится и мы сможем отделить зерна от половы и по достоинству оценить обнаруженное историками и копушами-журналистами относительно Якова Петровича, то, вполне возможно, удивимся тусклости, заурядности, обыденности биографии этого человека без намека на искорку какого-нибудь таланта, озарявшую потемки его души (кроме, конечно, гримасы природы – невероятной схожести с ВВ – и потрясающей способности копировать его) – все прочее выглядело серо, блекло, буднично. И тут же сам собой возникнет вопрос: а у того, чьим отражением, если угодно – клоном по прихоти природы является главный персонаж нашего повествования, у Самого присутствовала ли искорка божья, отличавшая его в детстве от тысяч ему подобных пацанов города на болотах: гонял крыс в угрюмом питерском подъезде, единственный среди соучеников согласился казнить несчастную утку, одну из тех, кого всем классом вырастили для пополнения пищевого рациона, учился без особого рвения…; будучи в девятом классе, подгоняемый сокровенной мечтой, отправился в Большой дом на Литейном проспекте, в то самое здание питерского КГБ, которым пугали и которого боялись, наниматься на работу…; может, недюжинные, скрытые от глаз яркие способности проявились позже, во взрослой самостоятельной жизни – но в чем, где, как, неужто в скучном, бесполезном, бездарном пребывании на секретной службе в Германии.., а превратившись в ВВ, какими изящными всплесками ума и мудрыми, человеколюбивыми решениями он нас потряс? То-то и оно: наделенные талантами не идут во власть, она им противопоказана, как мороженое при ангине. В начале пути все будущие Властелины, еще до перерождения в тиранов и преступников, ничем ярким и светлым, если присмотреться, не запоминаются, а скорее несут черты скрытого уродства и всевозможных отклонений, это уже потом им придумываются подвиги и геройство..; разве что некоторые королевские и царские отпрыски иные, все-таки голубая кровь, и то как на них посмотреть – уродства и убожества и в них хватает. Вернувшись же к личности Двойника, заметим: по мере соприкосновения с п р о т а г о н и с т о м внутри Якова Петровича происходили невидимые глазу и не всегда понятные ему самому изменения, не все лежало на поверхности и не факт, что будет сразу уловлено, распознано изучателями его биографии, но если и будет обнаружено, то не оценено, как следовало бы, а между тем, кажется автору, вовсе не так бесцветен он был, проявлял, когда требовалось, ум и сообразительность, и вновь открывшаяся и даже необходимая и поощряемая приверженность к книгам давала плоды, заставляла обдумывать прочитанное; случившееся же с ним, финальный аккорд судьбы потребовали немалой смелости и мужества (об этом позже), которые вряд ли могли гнездиться в заскорузлой душе, поэтому не стоит сетовать на бесцветность Двойника и спешить с выводами. 5 Утром дня встреч Яков Петрович получил соответствующие справочные материалы: колонки цифр, оценка нынешней экономической ситуации, вопросы, которые следует министру задать. Ситуация хреновая, что там говорить. Прочитал, запомнил, никаких выписок не делал, чтобы положить перед собой в виде шпаргалки – ВВ крайне редко так делал, и он, Двойник, следовал установленному правилу. Встреча с министром экономики назначалась на полдень. Он опаздывал – на трассе произошла крупная авария, пока утягивали с проезжей части разбитые машины, минуло полчаса. Телевизионщики главных федеральных каналов давно заняли положенные места в рабочем помещении ВВ с салатовыми стенами и лепниной и лениво перебрасывались безобидными шуточками; Двойник маялся в ожидании гостя, старался унять неизбежное волнение. Наконец, министр экономики, сравнительно молодой человек с залысинами и крупной бородавкой у правого виска, уселся в кресло за невысоким пустым столиком, примыкающим к высокому четырехтумбовому столу с десятком различных аппаратов связи, компьютером с большим монитором и красными папками в углу. Слегка поерзав и устроившись поудобнее, министр аккуратно положил стопочкой какие-то бумаги. В этот момент Двойник вошел в услужливо открытую дверь, пружинисто проследовал к столику, министр поднялся и пожал протянутую руку, заработали камеры телеоператоров. Сев в кресло, Двойник устремил на министра привычный сосредоточенный немигающий взгляд, тот ответил посылом зрачков с демонстрацией абсолютного внимания, разбавленного едва заметным трепетом и заискиванием – именно так смотрели на Верховного Властелина. Министр начал излагать тезисы заранее приготовленного короткого доклада, цифры были хорошо известны, безрадостны и угрюмы, будто на мгновения превращались в физиономии людей, вынужденных делиться ими; особая миссия министра заключалась в тонкой подаче материала – называть низкую стоимость некогда спасительного, а ныне здорово похудевшего нефтяного барреля, уровень падения производства, а значит, внутреннего валового продукта, количество остающихся в запасе денег безоценочно, отстраненно, как данность, которой не следует закошмариваться, словно и не о своей стране говорит, а о некоем государстве, неизвестно где расположенном и не имеющем никакого отношения к людям, которые сегодня вечером увидят эти кадры по телевизору; Двойник принимал эстафету и всем своим видом должен был вселять уверенность и спокойствие: ничего особенного не происходит, все прогнозируемо и под контролем, еще год и экономика наладится, инфляция снизится, продукты подешевеют, показатели придут в норму. В таком духе беседа и проходила, две минуты на съемки истекли, сидевшие за сто-ликом подождали, пока телевизионщики покинут помещение, и продолжили никого ни к чему не обязывающий разговор. Министр уже не пыжился, видно было – переживает и словно извиняется ввиду отсутствия хороших новостей, коими с удовольствием попотчевал бы ВВ, Двойник поощрительно кивал, задавал лаконичные, из четырех-пяти слов, вопросы (в рацеи пускаться ему было запрещено – чем короче, тем лучше, меньше шансов проколоться на какой-нибудь чужой, не свойственной оригиналу интонации). Яков Петрович чувствовал: у министра и толики сомнений нет, что беседует с Самим, и это было самое важное. На беседу с губернаторами отводилось по полчаса на каждую. С ними тоже все было ясно: одного следовало спросить относительно высокой безработицы в регионе, почему живет на дотациях (губернатор – кандидат на вылет), другого попросить поделиться положительным опытом, как, имея еще сравнительно недавно три дышавших на ладан градообразующих предприятия в больших городах, удается занять население работой, найти внутренние источники финансирования – не все же казну доить… Первый, краснолицый, одышливый, был не в своей тарелке, заметно нервничал, изредка путался в ответах и косился на камеры – понимая, что песенка его спета и скоро будет снят, хотел произвести надлежащее впечатление на жителей своей области, которые прильнут к экранам, но получалось скверно, отчего дышал тяжело и вытирал платком испарину на лбу. Двойнику стало его жалко, однако неприятные вопросы вынужден был задать. Мужик нормальный, хозяйственник, как Яков Петрович понял из справок, на чиновничьей работе относительно недавно, но что он может сделать, если в регионе мало заводов, в селе работать в условиях местного климата и малородящей земли мало кто хочет, фермеры налогами задавлены, да и сколько их там, фермеров… Зато другой хозяин области, в фаворе у власти, соловьем распелся, все-то у него в шоколаде, только Яков Петрович понимал, что невелика губернаторская заслуга: заводы оборонные, денег, отобранных у медицины, школ, библиотек и прочего, в последние годы туда брошено немерено, госзаказы огромные, отсюда и занятость населения, только нужна ли их продукция, конкурентна ли… Двойник легко оперировал экономическими понятиями – не зря же прежде в банке работал, и на новой службе поднаторел, получая сведения из первых рук. Предшественник губернатора погорел в одночасье, вызвав гнев Самого: надо было поехать в город, в котором в разгар суровой зимы вырубилось отопление, а областной голова испугался, проигнорировал поездку, заявив, что жители его убьют. Новому везет, зимы стоят не слишком морозные, с отоплением пока порядок, вот он и надувает щеки. Двойник решил рискнуть (проснулось на мгновение авантюрное начало) и поинтересовался, правда, не под камеру, съемка уже закончилась, чем занимается супруга губернатора, если доход их семьи триста с лишним миллионов, а на долю мужа приходится всего четыре с половиной миллиона. В списках рекомендованных вопросов этот отсутствовал. Собеседника словно перекосило, на лице изобразился едва ли не ужас: промямлил что-то про бизнес жены в сфере строительства, клятвенно заверив, что не имеет к этому ни малейшего отношения – она все сама, сама… Яков Петрович был удовлетворен – значит, может сеять страх в подчиненных, когда захочет. Никто вольности в беседе не заметил. Задав положенные вопросы и выслушав положенные ответы, Двойник покинул рабочий кабинет: пожалуй, вышло неплохо, нигде вроде не оступился. Куратор похвалил и отпустил на выходные домой – надобность в нем в эти дни не имелась. Пожимая протянутую на прощание руку куратора, Яков Петрович внезапно (сам от себя не ожидал!) задал вопрос, от которого теплые зеленоватые, как крохотные светофорчики, зрачки Олега Атеистовича потемнели и враз стали холодно-отчужденными. Фраза выглядела некорректной, сам не понимал, как решился выпалить такое, может, на гребне сегодняшнего успеха что-то изнутри подвигло, произнес и испугался: эк, куда меня занесло… Куратор поморщился, как от укола, слегка покачал головой в знак неодобрения, однако не ушел от ответа, цедя слова: – Вас интересует, не уезжает ли надолго ВВ и не предстоит ли вам замещать его каждодневно, так? Мы уже обсуждали этот вопрос – работы, скорее всего, прибавится. А вот когда, это нам неведомо, этого никто не знает и знать не может, это – лишь в воле вождя. Захочет – уедет, не захочет – останется. Исчезает он внезапно и так же внезапно воз-вращается. Надо быть готовым ко всему, понятно?! Произнесенное куратором убедило Двойника – подсказанное интуицией предположение, выразившееся в пусть и в неуместном вопросе, родилось не на пустом месте. На протяжении последних лет ВВ периодически устраивал спектакли, исчезая из поля зрения всех тех, кто с ним общался по делу, и прессы; где он и что с ним, знали лишь избранные, самые близкие люди, ну и личная охрана. Началось в марте 2015-го, когда его внезапное исчезновение породило слухи и домыслы одни чуднее других – Яков Петрович, еще банковский служащий, хорошо помнил этот момент. Как только не изгалялись так называемые публицисты, аналитики, комментаторы, которых хлебом не корми, а только дай порассуждать о Верховном Властелине (тогда сие еще дозволялось в определенных пределах). Залег на дно, оказавшись с треклятой Новороссией и вообще с Украиной в аховой ситуации, добившись изоляции Западом, санкций и попав как кур в ощип с убийством Немцова у кремлевских стен. Заговор генералов, вроде бы все высшее руководство меняется на людей в погонах, короче, военная диктатура, а ВВ, выполнив свою часть работы, может уйти в отпуск. Теория “черного лебедя”: дескать, ничего особенного не происходит, налицо лишь эмоциональный кризис общества, народ ожидает самого худшего, ищет зловещие знаки, тайные заговоры, символы надвигающейся беды, а Сам сознательно спрятался, дабы стимулировать такие разговоры. Еще одно объяснение: Запад увидит панику и хаос в отсутствие ВВ и обрадуется его возвращению. Болезнь. Якобы с позвоночником проблемы после неудачного приземления на пердолете после полета со стерхами, или рак поджелудочной железы – родители-то померли от онкологии, или негативные последствия от уколов ботокса и пластических операций, а также глубокое одиночество и депрессия. Некоторые знатоки предлагали свое объяснение: причиной исчезновения могло стать и рождение ребенка. Швейцарское издание утверждало, что в одних из клиник страны Арина родила третьего ребенка от ВВ, то ли мальчика, то ли девочку. По официальной же версии никуда ВВ не делся. Работал с документами, встречался с губернаторами и членами Совета безопасности, приказывал и делал заявления. Правда, свежие новости о лидере нации пресс-служба Кремля подкрепляла старыми фотография-ми и видеоматериалами, блогеры тут же фальшак обнаружили. Двойника, чтоб мог достойно заменить, у вождя тогда не было – это теперь понимал Яков Петрович, а восемь лет назад вместе с другими горячо обсуждал исчезновение… И вот с той поры ВВ устраивал такие побеги, как минимум, дважды в год, иногда пропадал неделю, иногда две, по-разному; страна не всегда знала об этом, ибо в наличии теперь имелся Двойник, отрабатывавший по полной программе, правда, его не слишком эксплуатировали, все-таки опасаясь засветки – вдруг какой-нибудь дотошный собеседник унюхает: царь-то ненастоящий! Чаще шло официальное сообщение без телевизионной картинки. Полностью доверять непревзойденному таланту Якова Петровича стали, благодаря стараниям куратора, лишь в последние пару лет. Раз или два, мимолетом, посещало Двойника причудливое желание, отталкивающее вроде бы невозможностью осуществления и притягивающее именно этим – он представлял себя в образе ВВ, полным распорядителем его мыслей и чувств, и мнилось: никакой он не Высший Властелин и нет никакой управляемой им страны, то есть страна есть, но существует сама по себе, без какого-либо его присутствия и вмешательства, он и некая юная особа обитают на далеком острове, где мало людей и разговаривают они на другом языке, их пристанище – крытая пальмовыми листьями хижина из бамбука, в ста метрах от бирюзового прозрачного океана, они купаются, нежатся на песке, дурачатся, как дети, обнимаются и целуются, едят простую пищу рыбаков и ловят рыбу сами, нет ни недремлющих соглядатаев, ни забот и головной боли по поводу упавших цен на нефть и газ, расползающейся по швам экономики, нехватки денег и продуктов, продовольственных карточек, изнурительной борьбы за сакральные ценности, нет маленьких кровавых войн, в которых страна вроде и не участвует, а если участвует, то на стороне врагов Запада; нет извечных происков Америки, потуг сковырнуть его, как прыщ, нет запрета на все, что можно запретить, особенно зловредную, пакостную Сеть, нет изгойства, в которое вогнал сам себя, нет твердого стремления держать запуганный народ в повиновении, не ослабляя вожжи ни на мгновения, вообще, нет ничего, отягощающего мозг, – только он и она и никого рядом, и ощущение счастья, вечности отпущенного им времени, чего он никогда прежде не испытывал; закрывал глаза и видел воображением прибрежный песок пляжа, шепчущую ленивую волну, сумасшедшие рассветы, когда кажется, что красное, как догорающий уголь, солнце выбрасывает вспухающие и переплетающиеся волокна протуберанцев, неправдоподобно-буйные краски закатов, напоминавшие отголоски белых ночей города на болотах, только здесь, в воображаемом пространстве, они куда ярче и сочнее, чем на его родине в мае, – и тут же усилием воли выключал экран, гасил неуместные и даже опасные расслабляющие эмоции: судьбе угодно было сделать его вождем, и он не имеет права изменять своей миссии, да и невозможно это – снова стать простым смертным, обыкновенным, заурядным человеком, ищущим и находящим радости в самом обыденном, пусть и поется в песне о нем: ты такой же, как все, человек, а не Бог… Он давно и бесповоротно, незаметно для себя, превратился в заложника обстоятельств, выбранных им самим, и не находил выхода из замкнутого круга, по правде, и не искал, страшась и опасаясь, а если бы и попытался поддаться искушению и вырваться, то не смог бы преодолеть силу гравитации… …Пребывание Верховным Властелином в мыслях и воображении хотя бы краткий, измеряемый секундами, отрезок времени отзывалось внутри сладостной негой, но секунды испарялись, как капли росы на солнце, и Двойник вновь становился Яковом Петровичем, надевавшим парик и приклеивавшим усы, чтобы не смущать и не путать охрану и дать возможность только одному человеку быть и оставаться ВВ, рабом на галерах, как он однажды сам изволил обозначить свое пребывание на этой земле. Яков Петрович решил покемарить часок-другой перед дорогой, нервное напряжение давало себя знать, да и спешить не хотелось. В который раз поймал себя на странном ощущении – домом для него давно стали резиденции ВВ, а не элитное жилье на улице Удальцова, проданное ему по себестоимости как сотруднику ФСО. В двухуровневой квартире с остекленной лоджией он чувствовал себя скорее гостем, нежели хозяином, и потому покидал Резиденцию в Ново-Огарево едва ли не с грустью. В подмосковной Резиденции его поражало все – природа и чистый воздух, жилые и административные помещения, постройки для хознужд, а еще – история этого удивительного места. Интернет и пара книжек, включая роман с грифом “секретно” про ВВ, попавший к Якову Петровичу из рук второго куратора: “прочитайте и верните, книжка злобная, но полезная для вас, в Америке вышла по-русски и по-английски, немало точно угаданных характеристик вождя, и не трепитесь, никому не рассказывайте, кое-что можете даже выписать для служебного пользования…”, помогли восстановить картину того, как постепенно Ново-Огарево превращалось в то, чем стало при ВВ. В незапамятные времена в каких-нибудь двух десятках верст от города, тогда второго по значимости в иерархии страны, по приказу генерал-губернатора, великого князя и дяди тогдашнего царя был построен главный дом усадьбы в стиле английской готики, он походил на шотландский замок, а вокруг замка был разбит парк в лучших английских традициях. Позднее великий князь был разорван “адской машиной”, брошенной боевиком Каляевым, чьим именем потом, при новой власти, назвали улицу Москвы, к тому времени опять ставшей первым в иерархии страны; спустя несколько десятилетий, уже при другой власти, улицу переименовали, стремясь изгладить из памяти содеянное зло. Исторически сложилось, что земли эти в западном направлении от города оказались желанными для властителей и знати; дорога уходила глубоко в лес, повторяла извилистое русло верховьев реки и заканчивалась у городка с красивым звенящим названием, всего-то шестьдесят верст, но каких! “Розой ветров” для города служили ветры западные, и ещё в 1664 году тогдашний царь, отец реформатора, рубившего окно в Европу, а заодно и головы ослушников, запретил дымящие промыслы западнее столицы: кузни, коптильни и прочее, “дабы ветры сии от запада веящи, чисты и благоприятны нами от Бога обретались”. К началу XIX века в окрестностях насчитывалось шестнадцать княжеских и четыре графских имения, а к концу того же столетия прибавились еще и две императорских усадьбы. Новые хозяева, в мыслях и действиях точно такие же, как террорист, в клочья разорвавший бомбой великого князя, с 20-х годов прошлого века облюбовали эти же места к западу от столицы; появились госдачи для бонз, пансионаты и санатории для отдыха тех, кто пониже рангом; что же касается усадьбы и дома, построенного тем самым великим князем с несчастливой судьбой, то здесь решил устроить себе резиденцию Маленков, по воспоминаниям знавших его, с крупным мрачным лицом, которое не делали более мягким брылястые, как у собаки, щеки, с челкой падающих на лоб черных волос, с неуклюжей рыхлой бабьей фигурой – недаром за глаза его называли “Маланьей” – и репутацией злодея, на непродолжительное время преемник усопшего от кровоизлияния в пораженный паранойей подозрительности мозг тогдашнего Верховного Властелина – маленького рябого с плохо разгибающейся в плече и локте левой рукой и, как у черта, сросшимися на левой стопе вторым и третьим пальцами, говорившего нарочито медленно, с грузинским акцентом, вселявшего мистическое поклонение, безграничную любовь масс и ужас одновременно. Преемник поручил спроектировать главный дом своей дочери-архитектору со странным для того времени именем Воля, был выделен участок земли, отрезанный от рас-положенной рядом усадьбы, строительство затянулось более чем на два года, и преемник, лишившийся своего поста в начале 1955 года, не смог воспользоваться роскошными апартаментами; они после использовались как загородный дом приемов и место временного жительства высоких зарубежных гостей, здесь обитал даже один из американских президентов. Шли годы, многое окрест столицы изгадилось, западное же направление осталось наиболее чистым и пригодным для житья, здесь скупили земли и обосновались министры и прочие высокие чиновники, новоиспеченные воры и бандиты, с чьей-то легкой руки именовавшиеся олигархами и просто предпринимателями, чья предприимчивость тоже была замешана на крови и жульничестве, только им повезло меньше и состояние их оценивалось не миллиардами, а цифрами, усеченными на три нуля; модные артисты, режиссеры, телеведущие и прочая публика, именуемая элитой, включая так называемых светских львиц, которых прежде звали совсем иначе; место же прежней усадьбы убиенного князя прославилось тем, что именно здесь пытались подготовить и подписать договор, который спас бы страну от развала, но договор так и не был подписан, империя распалась на части, ставшие независимыми государствами. Резиденция ВВ выросла на том самом месте, где архитектор Воля готовила жилище для своего родителя, которым он так и не воспользовался. Оглядеть и оценить поместье во всей его целокупности можно только с высоты птичьего полета; еще можно увидеть постройки с вертолета – поместье имеет вертолетную площадку – однако удовольствие это доступно лишь входящим в специальное авиаподразделение и, понятно, самому ВВ и его личным телохранителям (Яков Петрович тоже пролетал над этим местом в вертолете охраны), другим же пилотам и пассажирам категорически запрещено появляться в небе над Резиденцией в радиусе 30 километров, а если каким-то невероятным образом появятся, ослушавшись приказа, то будут немедленно уничтожены ракетами класса “земля-воздух” – установки по их запуску замаскированы на отдельном участке Резиденции, эти же ракеты являются средством защиты при атаке террористов с воздуха. Такая ситуация на всякий случай тоже предусмотрена, равно как вырыт на большой глубине и забетонирован бункер, где в случае чего можно будет укрыться, жизнеопеспечения бункера хватит на полгода. Примерно раз в неделю утром, после завтрака, в бронированном джипе с номерным знаком 007 ВВ объезжает свои владения, минует здание для официальных встреч, гостевой дом с кинозалом, заходит в теплицы, в птичник, в конюшню с десятью подаренными ему лошадками – теперь, правда, конюшня пустая, лошади неподалеку на конной ферме, их там обихаживают, некоторых готовят для скачек, он получает удовольствие от лицезрения содержащегося в идеальном порядке большого хозяйства; напоследок, следуя неписанному ритуалу, проезжает мимо по его желанию возведенной церквушки, где из-редка беседует с духовником… Ново-Огарево Яков Петрович любил более остальных Резиденций, но и там было чему подивиться. Потряс при первом посещении дворец близ Гененджика, на берегу моря, на мысе Идокопас, рядом с поселком Прасковеевка. Слышал Яков Петрович, стройка обошлась в миллиард долларов. Огромадный, в стиле итальянского палаццо, двухэтажный дворец с величественным фасадом, внутренним домом, обнесенным арочными галереями, залами и жилыми комнатами. с зимним театром, летним амфитеатром, казино, часовней, плавательными бассейнами, спорткомплексом,тремя вертолетными площадками, ландшафтными парками, фонтанами, чайными домиками, причалом для яхты вождя “Олимпия”… Двойник провел в Резиденции два дня, жил в гостинице для обслуги, делать ему было нечего – приплыв на яхте, ВВ отдыхал и купался, не покидая территории, у Якова Петровича появилась возможность, не торопясь, осмотреть все, что окружало. Куратор в знак уважения и поощрения провел для него короткую экскурсию, показав некоторые залы с росписями и виньетками золотом и картинами на сводчатых потолках – пейзажами, женскими ликами и фигурами на фоне природы, Георгием Победоносцем, мечом уничтожающим врагов, массивными люстрами, как в Большом театре… Куратор по ходу экскурсии заметил, что дизайн интерьеров ВВ утверждал лично. Яков Петрович невольно вспоминал, о чем скупо писалось в прессе в период стройки – он тогда, банковский служащий, и не помышлял увидеть хоть одним глазком этакую красотищу, а вот сподобился… Под Резиденцию выделила местная власть десятки гектаров леса заповедного и миллиарды рублей из госбюджета – на проведение горной дороги, ЛЭП, газопровода. Строительство дворца велось в обстановке абсолютной секретности, внутренним убранством занимался итальянский дизайнер, по слухам, получивший в знак благодарности российское гражданство, помимо миллионов долларов. Опять же писали в свое время, когда еще можно было об этом писать: делались попытки расследовать строительство новой Резиденции, ряд правозащитников и экологов были арестованы. Один, кажется, чудом успел удрать из России. Другие получили такие сроки как за убийства, кому 8, кому 11, кому 13 лет. По словам осужденных, их пытали, а все обвинения были сфальсифицированы. Неправдоподобная роскошь палаццо и всего вокруг подействовала на Якова Петровича угнетающе. Конечно, и другие Резиденции вождя вовсе не отличались достоинством простоты, но эта в понимании Двойника выглядела чересчур. И зачем столько всего одному человеку… Такое только у царей и императоров было…Услужливая, покуда не отказывавшая память живо воскресила где-то услышанное или, скорее всего, прочитанное: будущий ВВ, тогда еще в полшаге от немыслимого карьерного взлета, навещал в больнице помирающего отца, тот при виде сына прошептал: ”Ты как царь…” А ведь в самом конце 90-х не имел таких Резиденций, мог только мечтать о них: отец как в воду глядел – сын хотел жить по-царски… И еще всплыло по ходу размышлений: богатство вождя немереное, утверждают – двести миллиардов зеленых, и опять-таки – зачем столько, если он, будучи на гособеспечении, ни копейки не тратит; забыл, наверное, как деньги выглядят. Детям, внукам оставить – да ведь, не приведи господи, ежели что с ВВ случится, а случиться всякое может, то конфискуют, отберут, не дадут семье попользоваться. 6 На Валдайской даче произошло то, о чем предупреждал Олег Атеистович: с Двойником захочет познакомиться Сам. Начинался второй год пребывания Якова Петровича в новой для него роли, а личное знакомство откладывалось. Состоялось оно в ставшие уже привычными короткие четырехдневные, вместо прежних разгульных десятидневных, новогодние каникулы 2019-го. ВВ, переизбранный на должность вождя уже в первом туре голосования, продолжая по завету святого Франциска мотыжить свою землю, прилетел сюда с друзьями и охраной на трех вертолетах, в одном находился Двойник. У этого места на трассе между двумя главными городами страны, в полутора десятках километров от города Валдая, имелась своя история. Нет ничего, пожалуй, более прекрасного, чем Валдайская возвышенность – отсюда из маленького ключа начинает свой путь великая река, здесь же истоки других больших и малых рек, сотни озер, тысячи родников, по сути, возвышенность – основной источник пресной воды в России – под землей огромная сеть водоносных пещер. На треугольном полуострове, омываемом с двух сторон водами озера Узкое, входящего в систему Валдайских озер, и расположена Резиденция – вокруг полсотни гектаров векового могучего соснового и елового леса, в кронах которого всегда шумит ветер, и колдовское озеро, в котором удивительно прозрачная вода, метра на три видно и песчаное дно, и плавающие рыбки, и над которым почти не бывает ветра, поскольку оно узкое, отсюда и его название, да к тому же окружено высокими холмами, покрытыми лесом, так что ветру здесь просто негде разгуляться. Дачу, перестроенную по желанию ВВ, именуют местным именем “Долгие Бороды” или “Ужин”, почему так зовется, никто толком не знает, назвали и назвали. Помимо единственной дороги, к Резиденции можно добраться по наплавному понтонному мосту через озеро. Когда-то поблизости находилась дача тогдашнего Властелина, одноэтажный особняк был построен в 1938 году как путевой дворец между двумя главными городами страны, метростроевцы были привезены из столицы, работы вели и под землей – сооружали бункер, предполагалось, что здесь можно будет укрываться во время войны. Властелин был здесь лишь один раз и, изучив карту местности, не на шутку испугался: узкий полуостров, к даче ведет всего одна дорога, кругом темный лес; он обошел территорию, вернулся к машине хмурый и укатил, бросив напоследок зловеще-шелестящее: “Ловушька”… Заезжие бизнесмены предпочитают снимать эту дачу, которая находится на возвышенности аккурат напротив Резиденции “Долгие Бороды” – на противоположном берегу озера. Чтобы поселиться, нужно пройти фейсконтроль охраны ВВ. Двойнику рассказы-вали: на даче четыре люкса, самый престижный – четырехкомнатный, с сохранившейся спальней Властелина. Существует поверье: если там зачать ребенка, он станет главой государства, и постояльцы стараются без устали – многие однако приезжают без жен, а девушек, тоже прошедших фейсконтроль, можно заказать заранее, по их словам, прошлое особняка и полутемные залы действуют на мужчин возбуждающе. Полуостров окружен выкрашенным в зеленое металлическим забором, по которому в дни присутствия ВВ пускают ток, за забором – ров, за рвом прячутся люди в штатском с оружием и рациями, по всему периметру полуострова ведется круглосуточное видеонаблюдение, дорога к Резиденции с суши приводит прямо на контрольно-пропускной пункт, за ним – шесть километров охранного комплекса; и с воды никому из чужих тоже не подобраться – залив, где ВВП загорает и купается, перегорожен чередой понтонов, в понтонах потайные двери, оттуда Сам, будучи помоложе, вылетал на скутере в одних плавках, а по бокам, на двух скутерах, телохранители в бронежилетах. “Долгие Бороды”, а также дачу никогда не жившего на ней прежнего Властелина, поскольку “ловушька”, обслуживает целый поселок, две тысячи местных жителей: снача-ла – жесткая проверка их самих и всех родственников на благонадежность, потом они подписывают формы допуска к государственной тайне, после чего не имеют права ездить за рубеж, их телефоны прослушиваются, а письма читаются, и коль что не так – уголовная ответственность за измену родине. ВВ, по словам куратора, любил бывать здесь в любое время года, не только летом; в помпезном помещении с мраморными лестницами и античными колоннами он принимал гостей и официальные делегации, но ночевал не здесь, а в ничем не примечательном коттедже неподалеку, двухэтажном, из красного кирпича – на такой системе безопасности настояла охрана. За проведенные возле ВВ годы Двойник многажды наблюдал его, редко близко от себя, чаще на удалении – во время посадок в бронированные лимузины и винтокрылы и покидания их салонов; на территории Резиденций; совсем редко – в кремлевском коридоре и приемной рабочего кабинета в 14-й корпусе, между Спасскими воротами и Сенатским дворцом; в Константиновском дворце в Питере; но лишь один раз тот удостоил его вниманием, пригласив на разговор. Это была проверка, понятное и естественное желание своими глазами взглянуть, чего же стоит этот самый Двойник, о котором ему уши прожужжали, насколько безупречно может сыграть роль ВВ. И произошло это на Валдайской даче. Вызова Яков Петрович прождал почти весь день. Он гулял, несмотря на мокрядь, заасфальтированными лесными аллеями, стояла ростепель, снега не было, новый год не походил на себя, природа будто ошиблась с календарными сроками наступления холодов, а звонка на мобильный все не было. Если не лукавить, не врать себе, этой встречи Двойник боялся до дрожи в поджилках, представлял себя на допросе у умного, хитрого, проницательного следователя: тот ли ты, за кого себя выдаешь, на самом деле обладаешь уникальными способностями или дуришь голову… смотри, коли обманываешь… И невольно юркой змейкой с ядовитой слюной заползал неизбежный вопрос: а вообще, как относишься к ВВ, благоговеешь перед ним, считаешь его мудрым и непогрешимым, или извечный скепсис мешает осознать его величие? Скепсиса в Якове Петровиче не наблюдалось, так, самая малость, но и благоговения он никогда не испытывал перед вождем, как выяснилось, посланным стране Богом. Поражала его речь, четкая и ясная, смысл и логика построения фраз, находчивость в ответах, мастерство внезапных сопоставлений, хотя не обходилось без проколов типа “она утонула” – о подлодке “Курск”, и даже коронные обороты типа “жевать сопли”, “мочить в сортире”, “отрезать, чтобы не выросло”, “замучитесь пыль глотать”, “кто нас обидит, тот и трех дней не проживет!”, “совсем не факт, будто человека обязательно за это надо убивать”, про половые признаки бабушки и дедушки, а особенно про то, что если кто не верит, что все поднимется, то у того никогда и не поднимется, пришлись по душе Якову Петровичу: нормальный мужик, за словом в карман не лезет… Постепенно привык, как и прочие, ко всему, что связывалось с образом лидера нации, вместе с другими беззлобно посмеивался над амфорами, случайно найденными Самим на большой глубине, над полетом со стерхами и прочими причудами, при этом отдавая должное силе и уверенности лидера, крепнущими с каждым годом. Но все последующее, повернувшее страну задом к дальним соседям и напугавшее ближних, ненависть к пиндосам и война с “укропами”, очевидная всем и внаглую отрицаемая, бесконечное и бессмысленное вранье по “ящику”, упавший рубль, подскочившие цены, запреты на то, что вчера разрешалось, сознательное бегство тех, кто мог стать оплотом страны, и еще многое-многое другое вызывали в Якове Петровиче глухое отторжение, особенно после горячих дискуссий с дочерью; однако он, подобно другим, жил как бы сам по себе, тихо и молча: меня не трогают и ладно, а что до патриотизма, то никто пока не заставляет публично его демонстрировать, а есть он во мне, этот патриотизм, или нет его, так сие не ваше собачье дело. Так было до момента, когда обстоятельства сделали его Двойником и ему открылось то, чего он не мог знать ранее, а если и догадывался, то скорее по наитию; это новое знание и понимание обременяло, заставляло иначе оценивать происходящее, он боялся себе в этом признаться, гнал непрошенные стремные мысли. В этом смысле он становился истинно Двойником – ВВ и самого себя. И еще одно, тоже непрошенное и еще более опасное, тешило тщеславие: я уже в состоянии делать, выполнять, говорить все то, что и ВВ, уже не будучи его отражателем, к чему может привести, не знаю, внутри холодеет и замирает, едва задумываюсь, что меня ждет… Куратор позвонил ближе к вечеру. В специальной комнате Якова Петровича переодели, куратор отверг строгий темный костюм, белую сорочку и галстук (“Вы, Яков Петрович, не на официальный прием собрались, а на приватную встречу на даче, поэтому наденьте вот это…), и он протянул вельветовые брюки цвета кофе с молоком, ковбойку и серую просторную шерстяную кофту. “Нормально”, – подытожил, придирчиво оглядев экипировку Двойника. Они остались вдвоем, Олег Атеистович пояснил: – ВВ отдохнуть сюда приехал с тремя друзьями. Перед обедом попарились, после обеда в казино сыграли, притом по-серьезному, на собственные деньги, чтобы азарт и кайф словить, потом биллиард. В общем, расслабуха, а вы своим галстуком тоску нагоните, напомните о трудах праведных, которые ВВ на денек оставил. Нет уж, предстаньте пред его очи в партикулярном одеянии. … В просторную прохадную комнату с глухими задрапированными окнами, зажженным изразцовым камином и журнальным столиком с двумя глубокими креслами возле дивана вошел тот, кого уже больше года он изображал; Яков Петрович напрягся, как ни готовил себя к встрече, не смог одолеть волнение и скованность. ВВ был одет в такие же вельветовые брюки и кофту, только рубашка была однотонная, темно-серая, на ногах кроссовки, в отличие от Двойника, обутого в черные строгие туфли. Обменялись рукопожатиями, ВВ занял место на диване, Двойнику жестом указал на кресло. В итоге ВВ возвышался на целую голову. Мгновение, показавшееся Якову Петровичу вечностью, ВВ немигающе всматривался в него (с кем мог он сравниться по степени страха, вызываемого в людях одним своим неулыбчивым видом, пристальным, немерцающим, неотрывным взглядом выцветающих с возрастом глаз-плошек: сколько раз репетировал Яков Петрович один на один с зеркалом этот немигающий, как свет фонарного столба, взгляд!..). Он автоматически ответил таким же испытующим взглядом – по-другому не смог. Так они и буравили друг друга, один на правах Властелина, другой – копируя, словно боксеры-профи перед началом поединка, сходясь лицом к лицу, пытаясь испугать, посеять неуверенность в сопернике. – Кто же вас, любезный Яков Петрович, так экипировал? – спросил, наконец, ВВ. – Мой куратор. – Узнаю Атеистовича. Нарочно сделал, для большего эффекта, мою одежду на отдыхе знает, помнит… Я за вами часто наблюдаю, вы меня не видите, а я вас вижу. Невероятное сходство… Это ж надо, природа распорядилась… А ботокс, блефаропластику используете? – Так точно, использую, – отрапортовал. – Да вы расслабьтесь, не надо по-военному. Мы же отдыхаем, просто беседуем, я не ваш начальник, а просто… ваша копия, или вы – моя, – и складки рта дернулись в намеке на улыбку. – Ну и как, болезненно? – Пару раз уколы делали и веки подтягивали. Ничего, терпимо. – У меня по-всякому бывает. Однажды, лет десять, нет, больше, назад в Киев на важную встречу прилетел, а у меня синяк на скуле от укола выступил. Пресс-конференцию пришлось отменять, негоже лидеру с синяком перед прессой. Еще подумают, жена побила… Да, Украина… Много мне нервов и крови стоила… Я, знаете, не привык жалеть о прошлом, но все же корю себя: надо было тогда, в четырнадцатом, ударить как следует, захватить несколько областей помимо Донбасса, дойти до Киева, и черт с ними, с санкциями, зато по-другому сейчас все выглядело бы… Сильнейший всегда находит справедливым то, что слабый считает несправедливым… Меня деспотом называют за рубежом. Убежден: не существует ни одного живущего человека, которому не захотелось бы сыграть деспота, если он обладает твердым характером. А вы что думаете по этому поводу? – Точно так же, – не придумав более развернутый ответ, да и не нужно было. – Ну и хорошо. Единство взглядов. Убеди других довериться тебе – и ты победил. Самый мощный афродизиак – власть над другими… А теперь повторяйте за мной… – внезапно ВВ поменял ход разговора. – Посмотрим, как скопируете меня… Итак, начнем. Ничто так не воодушевляет, как первое безнаказанное преступление… Яков Петрович опешил, слегка даже растерялся от смысла произнесенного, однако вида не подал и незамедлительно исполнил приказ. Почувствовал, что передал интонацию абсолютно верно, лучше, чем на тренировках у зеркала, на нервной почве, что ли… ВВ продолжил экзамен, выстреливая разнобойными по смыслу фразами почти без пауз: – У России нет другого пути, кроме выбранного Россией. Если кто-то не хочет разговаривать с нами на равных – пусть не разговаривает, мы сами с ним будем разгова-ривать на равных… Некоторым супердержавам, которые претендуют на исключительность, считают себя единственным центром силы в мире, им союзники не нужны, им вассалы нужны. Я имею в виду США. Россия в такой системе отношений существовать не может… Давить на Россию с помощью жестких мер бесполезно и бессмысленно… Мы такая страна, которая ничего не боится… Полная изоляция ни к чему хорошему привести не может. Не забывайте – у нас ядерное оружие имеется… Наша родина, возможно, больна, но от кровати матери не уезжают… Ну, знаете, если все время говорить о том, что все падает, то ничего никогда и не поднимется… В следующей фразе Двойник запутался, пришлось ВВ повторить ее дважды: – Возможно, нашему Мишке нужно посидеть спокойно, не гонять поросят и подсвинков по тайге, а питаться ягодками и медком. Может, его в покое оставят? Не оставят. Потому что всегда будут стремиться, чтобы посадить его на цепь. А как только удастся – вырвать и зубы и когти. В сегодняшнем понимании это – силы ядерного сдерживания. Как только это, не дай Бог, случится, то и мишка не нужным станет, чучело из него сделают и все… Яков Петрович воспроизвел, ВВ слегка наклонил голову и прикоснулся передним и указательным пальцами левой руки к ушной раковине –вероятно, чтобы лучше слышать. Он сделал перерыв на несколько секунд, Двойник непроизвольно глубоко вздохнул, от ВВ не укрылось, ободряюще кивнул и вроде даже подмигнул– не дрейфь, парень – и продолжил проверку таким же долгим, развернутым фрагментом когда-то им произнесенного, но уже совсем о другом: – Самое главное для политика – быть порядочным и честным человеком… Я верю в человека. Я верю в его добрые помыслы. Я верю в то, что все мы пришли для того, что-бы творить добро. И если мы будем это делать, и будем это делать вместе, то нас ждёт успех и в отношениях между собой, в отношениях между государствами. Но самое главное, что мы добьёмся таким образом комфорта в своём собственном сердце… – И вот еще несколько предложений, повторите для услады слуха. Я медленно буду диктовать, с остановками, а вы произносите не механически, а вникайте в сказанное – не мной, а великим умом и патриотом Ильиным. Не хочу текст замечательный искажать, у меня выписка имеется, – и он достал из кармана куртки сложенный вчетверо листок. – Слушайте и внимайте… “Мировая закулиса, решившая расчленить Россию, отступит от своего решения только тогда, когда ее планы потерпят полное крушение… Они собираются разделить всеединый российский “веник” на прутики, переломать эти прутики поодиночке и разжечь ими меркнущий огонь своей цивилизации. Им надо расчленить Россию, чтобы провести ее через западное уравнение и развязание и тем погубить ее: план ненависти и властолюбия. …Чтобы вообразить Россию в состоянии этого длительного безумия, достаточно представить судьбу “Самостийной Украины”… Россия есть величина, которую никто не осилит, на которой все перессорятся…” Яков Петрович повторял, не вдумываясь в содержание, о чем просил собеседник, внимание сосредоточено было на другом – добиться стопроцентной верности модуляциям голоса ВВ, читавшего текст трепетно и почти нараспев, как молитву. Экзамен завершился, Двойник прокашлялся, непроизвольно провел вспотевшими ладонями по обивке кресла, ВВ подвел итог: – Вы и впрямь огромный талант. Смотрю на вас и вижу себя, совершенно такого, каким есть, вроде как два экземпляра. Но учтите, я в полном порядке, сдаваться возрасту не собираюсь, так что заменять меня, надеюсь, еще долго не придется. Тем не менее, совершенствуйте свое умение, шлифуйте свой дар, наверняка пригодится… когда-нибудь… ВВ положил ногу на ногу, укрыл тяжелой мужицкой ладонью колено и взглянул вприщур, теплота взгляда в долю секунды сменилась недоверчивостью и отчуждением, словно буравчик ввинчивался, трансформируясь в новый для Якова Петровича образ, дотоле не мелькавший на телеэкранах. – А вы опасный тип, с вами надо настороже, постоянно бдеть, что там в вашем котелке варится, – и он постукал себя по лысеющему черепу. – Неровен час – и замените меня на посту, никто и не чухнется, что царя подменили, – и вдруг захохотал отрывисто-лающе; ни в одной записи для тренировок Яков Петрович не слышал смеха ВВ, теперь понял, почему – он, смех этот, напоминал шакалий вой, не зря сравнивают – как шакал смеется, такие утробные звериные звуки военный повар Яков впервые услышал в Афгане, возле Джелалабада, где голодных шакалов обитала уйма. Двойник поддержал ВВ, изобразив застенчивый опасливый смешок в полтона, будто над шуткой, но по остекленевшим, рыбьим зрачкам сидевшего напротив понял, что тот не шутит. Отсмеявшись, ВВ принял прежнее участливо-внимательное выражение лица. – Вы кто, жаворонок или сова? Хочу знать, насколько на меня похожи и в чем. – Я рано встаю и ложиться стараюсь не поздно. – Хм.., тут мы антиподы, я ближе к полудню просыпаюсь, а ложусь в час-два ночи. Утром плаваю, на тренажерах мышцы укрепляю. А вы со спортом дружите? Правильно, молодец… На ночь не читаю, другими делами занимаюсь; что касается прессы, вообще, не читаю и знаете, почему? Чтобы никакие журналисты не влияли на мое мнение, а также следую совету профессора Преображенского, притом не только перед обедом… Друг мой Берлускони как-то рассказывал: в свое время Тэтчер посоветовала распорядиться, чтобы ему приносили только те газеты, в которых есть что-то положительное о главе правительства, его работе и всего кабинета. В результате не получал он от своего пресс-атташе газеты на протяжении пары месяцев, после чего подобную практику Сильвио прекратил и вернулся к прочтению всех газет. Ну, а мне справку ежедневно пресс-служба готовит, что там пишут о стране и обо мне, я в полглаза смотрю… Да, Тэтчер… Знаете, Яков Петрович, как она меня вздрючила? – взор ВВ покрылся мечтательной поволокой. – В 90-е дело происходило, мы с мэром деловую поездку осуществляли по Европе, “Железная леди” утром неожиданно в отель к нам нагрянула, увидела в номере следы вечернего загула – бутерброды недоеденные, пивные бутылки пустые – и говорит строго: убираться надо, господа… Были люди, не чета нынешним, на Западе правящим. Знаете, в чем разница между мной и американским президентом? Я много лет правлю, разные эксперименты, реформы там всякие могу проводить или не проводить – у меня время на это было и есть, а у американского президента всего четыре года или восемь, а кругом бюрократы, в Конгрессе нет единства, это не наша Дума, поневоле станешь конформистом… Напряжение начинало отступать, как давление у гипертоника после приема таблетки – Яков Петрович успокоился. – Вам имя такое знакомо – Сунь-Цзы, нет? я так и думал, его никто не знает, а я знаю, изучил его труды, использую на практике. Мудрый китаец… “Если вы сильнее вдесятеро, вы можете не обращать внимания на оппозицию. Если вы сильнее впятеро, ата-куйте своих противников. Если вы сильнее вдвое, поссорьте противников. Если ваши силы примерно равны, старайтесь не рисковать. Если противник сильнее вас, избегайте столкновения с ним. Если же вы много слабее, старайтесь опередить противника”. Или вот это (шпарил по памяти, как по-написанному): ”Для того чтобы побеждать, вы должны занимать выигрышные позиции. Вы должны доводить атаку до конца и уходить невредимым. Для этого вы должны владеть даром предвидения. Вы можете обрести его. Ни демоны, ни духи вам не помогут. Профессиональный опыт здесь также не при чем. Вам не поможет и анализ. Единственный источник надежных сведений – другие люди. Благодаря им вы будете знать о том, что происходит в стане врага…” А вот интересная мысль – будто из инструкции моего родного ведомства: “Вы можете использовать пять типов агентов. Вам нужны локальные агенты. Вам нужны глубинные агенты. Вам нужны двойные агенты. Вам нужны обреченные агенты. Вам нужны неуязвимые агенты. Вам нужны агенты всех пяти видов. При этом методы их использования вам следует держать при себе. В этом случае вы сможете составить ясную картину происходящего”. Воодушевившись, ВВ продолжил сыпать цитатами, а может, свое заветное, личное высказывал (Двойник не мог отличить одно от другого, в этот момент он чувствовал, что совершенно не занимает мысли Властителя, словно лишний): количество путей, ведущих к победе, бесконечно… не сдавать позиции, ни в чем не уступать, мелочи не в счет, побе-ждает не обязательно правое дело – но дело, за которое лучше боролись, вы можете быть намного сильнее, но проиграть, если у вас нет воли к победе – это как в спорте; главное – быть вожаком: стая львов, возглавляемая овцой, может проиграть стаду овец, возглавляемому львом; победителя никто не спросит, правду он говорил или нет; великих судит только история, хотя она и ветреная девка… – А вообще, Яков Петрович, – вспомнил о сидящем напротив, – нет на свете ничего совершенно ошибочного, даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время; я спрошу: какие часы показывают более точное время – те, которые стоят, или те, что отстают на минуту? Часы, которые стоят, показывают дважды в сутки абсолютно точное время, а которые идут, слегка отставая, показывают точное время один раз в два года… – Читаете беллетристику, исторические книжки? – ВВ продолжил вопросы. – Должны быть эрудированным, грамотным, походить на меня во всем, не только внешне или там голосом похожим – ведь люди рано или поздно сравнивать начнут. Ошибаться нельзя… Я давеча Ильина упомянул… Вы его читали? Жаль… Попросите Атеистовича, он найдет книги. Ильин – великий мыслитель, многое понял, предугадал в устройстве русской жизни, ненавидел большевиков, приветствовал белое движение, неоднократно арестовывался, был выслан Лениным на “философском пароходе” в Европу, преподавал в Германии, после 33-го, увидев, что Гитлер собой представляет, с помощью Рахманинова и на его деньги переехал в Швейцарию… Мы его прах перезахоронили в Москве, архив выкупили в Америке и привезли в Россию… Но главное – что он писал, мысли его на сердце мне легли, я себя ругал – как же я прежде ничего о нем не знал… В своем Послании народу еще пятнадцать лет назад его мысли использовал. Прочтите обязательно Ильина, это необходимо, коль вы – мой Двойник. “Русский народ имел царя, но разучился его иметь”, – пишет Ильин. Он считает, что в России возможны или единовластие, или хаос, к республиканскому строю народ неспособен. Разве он не прав?! “Быть русским значит не только говорить по-русски. Но значит воспринимать Россию сердцем, видеть любовию ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие…” Своеобразие… А нас к хваленой западной демократии тянут, где ничего хорошего, а что было хорошего, то утрачено безвозвратно. Нужна она нам, как собаке пятая нога, у нас своя демократия есть, российская… Яков Петрович слушал взволнованный монолог слегка ошеломленный, осознавая, как еще мало знает и как важно ликвидировать изъян; входя осторожно, застенчиво, на цыпочках в пространство, прямиком ведущее к ВВ, он должен соответствовать своей миссии, проникаться мыслями вождя, иначе навсегда останется белой вороной, в сущности, прислугой, а он желает много большего… Но не так все безнадежно: едва визави, возвышавшийся на диване, завел речь о романе Михаила Юрьева, который стал его настольной книгой, Двойник с неподобающей моменту радостью, громче того, как надлежит говорить с ВВ, возгласил: знает, читал! Куратор принес и обмолвился: любимая книга Самого, проштудируйте и сделайте выписки, чтоб при случае щегольнуть знанием. Аккурат накануне прилета на валдайскую дачу Яков Петрович освежил в памяти содержание романа. И вот случай представился. – И о чем же это произведение? – слегка недоверчиво, словно не поверив, спросил ВВ. Яков Петрович поведал: называется роман “Третья империя” и рассказывает о будущем: 2053 год, мир поделен между четырьмя огромными сверхдержавами: Российской Империей, Американской Федерацией, Исламским Халифатом и Поднебесной. Между прочим, автор прогноз составил о будущих событиях в Украине: парламентский кризис, после которого 80 тысяч российских добровольцев заняли ее восточные земли и дошли до западных границ, в результате чего Львов прекратил существование. А ведь книга издана… году в 2008-м. (“В 2006-м”, – уточнил ВВ). – Девять областей, включая Донецкую, Луганскую и Крым, объявили о непризнании украинской власти и вообще украинской государственности и о провозглашении Донецко-Черноморской республики, – шпарил Двойник по залаженному. – Сместили представителей центральной власти, выдвинули своих руководителей и объявили о референ-думе по выходу из Украины и вхождении в Россию. Когда местные власти приказали всем дислоцированным на востоке и юге войскам выступить против мятежников, выяснилось, что большинство их уже перешли на сторону восставших (как и значительная часть полиции и спецслужб). Остальные не захотели вступать в бой и частью выехали без оружия из зоны восстания, частью были блокированы на своих военных базах… – А потом, по фантазии автора, новая империя захватит все европейские земли, включая Гренландию, – вклинился в рассказ ВВ. – Дольше всех сопротивляется Туманный Альбион, но сопротивление подавлено ядерными боеголовками. Но это уже – сказки… – По воле автора будут арестованы 150 крупных государственных чиновников, действующих и бывших, а также олигархов, – с воодушевлением демонстрировал свою память Двойник. – Последние будут окончательно изгнаны из страны, а весь частный крупный бизнес – национализирован. Впереди – официальное разделение новой России на сословия, где правом голоса обладают лишь сословие опричников, они и только они являются носителями избирательного права. Первым царем новой России станет “Владимир Собиратель”. – Многое угадал Миша Юрьев, – заметил ВВ, – только с девятью областями желаемое за действительное выдал. Не получилось… А жаль… Талантливый парень Миша, окончил школу в 14 лет, в 19 – биофак МГУ, ушел в предприниматели, преуспел, высокие позиции занимал, политикой занимался, до вице-спикера Думы добрался. – Извините.., можно мнение свое высказать? – осмелел Яков Петрович и получил утвердительный кивок: – Этот Юрьев на словах государственник, родину любит, патриот, а бизнес делает в Америке, сланцевый газ толкает вперед, то есть объективно против нас работает. Говорит, что деньги в России делать неудобно, а в Штатах, выходит, удобно. И еще советы лично вам дает: дескать, продайте ”Газпром”, продайте ”Роснефть” тем же американцам, заодно будет почва с ними подружиться, выяснится сразу, что ВВ самый большой демократ в мире, его просто неправильно понимали. Продайте – за хорошие деньги продайте, пока они что-то стоят, они скоро ничего стоить не будут. Вот я и говорю – прохиндей. Произнес тираду и понял: не стоило разрушать образ – как-никак настольная книга… ВВ нахмурился, делал это он не бровями, а едва уловимым посылом губ. Сказал после паузы: не стоит судить о человеке по его откровениям в прессе, может, он нарочно эпатирует; Мишу он знает лично и верит ему, бизнесом на Западе занимаются многие русские, России это не идет во вред. – Лучше скажите, вы стихи любите? – показал исчерпанность темы Юрьева. – Нет? Я тоже, никаких поэтов не читаю, кроме Омара Хайяма, красивые у него, мудрые рубаи – так и должен настоящий мужчина жить: вино, женщины, веселье, а тут всякой ерундой приходится заниматься, авгиевы конюшни разгребать. Например, такие строчки: “Поменьше в наши дни имей друзей, простак, будь на признанья скуп, не слушай льстивых врак…”. Между прочим, Андропов стишатами баловался, чекист, а вирши кропал, иногда с матерком, ну, это простительно, я и сам грешен, хотя какой же грех, без ненормативной лексики нет нашего великого и могучего. “Молва идет среди народа, что всех людей вмиг портит власть. И все ж опаснее напасть, что чаще люди портят власть”. Замечательный афоризм, не находите? Прав Юрий Владимирович, ох как прав… ВВ задумался, встал, подошел к камину, пошуровал щипцами, прогорающие поленья легли рядком, угли просыпались яркими искрами, он снял куртку, небрежно бросил на диван и снова сел напротив, вновь став на голову выше Двойника, утопавшего в кресле. – У нас с вами, любезный Яков Петрович, приватная беседа, не для чужих ушей, надеюсь, вы как офицер ФСБ понимаете, что бывает за утечку, разглашение… Так вот, какая, по вашему мнению, главная задача, цель правителя? – Благо народа. – Ответ правильный. Если для прессы, для общественности. А если с самим собой разговариваешь, без утайки, откровенно, как на духу, тогда какой ответ? – А разве не одно и то же? – вырвалось у Двойника, он начинал осваиваться в роли постоянно экзаменуемого. – Нет, совсем не одно и то же. Главная задача – сохранить власть любой ценой, не дать себя свергнуть, убить. Давайте в ролевую игру сыграем. Поменяемся ролями: вы, Яков Петрович, вдруг на моем месте оказываетесь.. да не вздергивайте брови, не пугайтесь, всего лишь игра, некое допущение; короче, вы – лидер нации, у вас бюджетные деньги, их как ни дели, на всех не хватит, ну как у нас сейчас, и перед вами дилемма: дать на медицину, образование, культуру, на что-то там еще или зарплату повысить военным, фээсбэшникам, полиции, чиновников не забыть. Как будете распределять средства? Двойник замялся, слегка пожал плечами: – Я полагаю, выделить врачам, учителям и прочим примерно треть средств, остальное – силовикам. – Ответ неправильный. Тришкин кафтан делить – бесполезное занятие, всем не потрафишь, недовольные обязательно найдутся, скулить станут – это все равно что поросенка стричь: шерсти мало, визгу много. Правильный ответ таков: деньги дать по максимуму тем, кто державу и лидера охраняют. Остальным объяснить: страна в кольце врагов, все средства пущены на оборону, и пообещать, непременно пообещать, заверить: улуч-шится экономика, для чего делается все возможное, и вы получите свое, как только, так сразу. А силовикам зарплату закрытыми указами повысить, чтоб комар носа не подточил. – Понятно.., – заверил Двойник, поборов несогласие – вступать в полемику с Самим побоялся. – Вопрос безопасности лидера – первейший, Фидель Кастро однажды в разговоре со мной признался: единственная причина, по которой удалось ему избежать физического устранения, было то, что он сам, только сам, всегда занимался своей личной безопасно-стью. А уж как американцы старались его ухандокать… Не вышло… Я для своей личной охраны выбираю самых преданных, ни разу в них не ошибся благодаря развитой интуи-ции. Тот же Атеистович, когда со мной работал, это ж мужик замечательный, за меня в огонь и в воду, под пули, если понадобится. Ну, вы его знаете… Но и поддерживать таких надобно, стимулировать, давать заработать, не беда, если от бизнесов олигархов наших будет кое-что перепадать, миллиончик один, другой… Силовики – оплот власти, их оби-жать, ущемлять глупо, да и опасно. Возьмем Хрущева, его силовики сдали; или Горбачев – потерял личный контакт с руководством КГБ, отсюда результат; Ельцин избежал участи незавидной, вовремя разумное решение принял – уйти, получил от меня гарантии… Что касается моей безопасности… Потому и ездим мы с вами, Яков Петрович, в разных лимузинах для отвода глаз террористов, потому ничего не ем на приемах за рубежами, только свою пищу, и не пью ничего чужого, однажды даже у соседа Луки в Минске на аэродроме хлеб-соль не попробовал… У меня не один – три грибных человека – знаете, кто это такие? Не знаете… Это те, кто пищу пробуют на наличие яда… Береженого бог бережет. На этом и закончился личный разговор, запомнившийся Якову Петровичу во всех красках и нюансах и не имевший продолжения все последующие годы пребывания близ Верховного Властелина.