Исчезающая лестница - [8]

– А вот здесь я позволю себе с вами не согласиться, – возразил своим приятным голосом, будто на дебатах, Эдвард Кинг и откинулся на диван. – Я школу не обвиняю. Потому что очень верю в личную ответственность. Все эти вещества в академии были под замком. Видите ли, ее студенты достаточно взрослые и не настолько глупы, чтобы забираться в закрытое хранилище и воровать химикаты. Личная ответственность.

Во время выступлений это была одна из излюбленных тем Эдварда Кинга: ВОЗВРАТ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ. Для него самого это ровным счетом ничего не значило, но слоган публике нравился. Стиви увидела, что знакомое слово родителей убаюкало.

– Моему сыну 7 декабря исполнится восемнадцать лет. Я с трудом в это верю. Но он – взрослый человек. И недосмотр школы здесь ни при чем. Если бы это случилось с ним… не дай бог, конечно, не дай бог, чтобы это случилось с ним или со Стиви, но… если бы это случилось с ним, я бы сказал точно то же самое.

Слова лились из него медоточивым ядом: такие идеальные, такие милые и совсем не те, что нужно. Все перепуталось и смешалось. Реальность нуждалась в перезагрузке.

Он подождал, пока все в комнате с ним не согласились. Стиви увидела, что его тактика сработала, и поняла, что ей представилась возможность.

– Я приехал предложить отвезти Стиви, – продолжал Эдвард Кинг, немного помолчав, – вот как остро я это воспринимаю. На улице стоит мой внедорожник, туда можно загрузить кучу сумок, а в аэропорту ждет самолет. Частный рейс. Лучше и желать нечего.

Что вы делаете, когда дьявол является к вам в гостиную и предлагает все, чего душа пожелает?

– Но почему? – бесцветным голосом спросила Стиви.

Это были первые произнесенные ею слова.

– Потому что так будет правильно, – ответил Эдвард Кинг.

По всей видимости, это была первая прямая ложь, которую он произнес в этой комнате, – первая и самая впечатляющая. К тому же эта ложь прозвучала ясно и убедительно в ушах родителей, которые действительно видели в Эдварде Кинге знаменосца, поднявшего на щит некую великую, настоящую американскую истину, которую можно было купить, подержать в руках и оставить себе. Эдвард Кинг пришел сюда, чтобы совершить Правильный Поступок, и хотел реализовать свой замысел в самолете, ниспосланном ему самим Богом.

– Кроме того, я, конечно же, хочу отблагодарить двух человек, так много для меня сделавших, – сказал он, показывая на родителей Стиви. – Вы заведуете здесь моим офисом. Я ваш должник. Поэтому…

Он повернулся к девушке и спросил:

– Ну, что скажешь?

14 апреля 1936 года, 2 часа дня

Когда Фрэнсис Крейн было восемь лет, отец взял ее в поездку на уничтоженную взрывом мельницу. Они бродили среди устоявшего каркаса здания с обрушившимся потолком, обнажавшим наверху небо. Стены покрывали подпалины. Многие машины сгорели, где-то даже расплавились, отдельные механизмы висели на проводах. Слова «МУКА КРЕЙН» на стене едва проглядывались.

– Все это, Фрэнсис, – сказал отец, – от муки. От самой обыкновенной муки.

Вот когда Фрэнки узнала о том, что этот продукт так легко воспламеняется. С помощью такого безобидного, домашнего вещества в стене можно было пробить дыру. Сколько энергии в столь благодатном продукте!

Та поездка изменила всю жизнь Фрэнки. Это было самое волшебное зрелище, которое ей когда-либо доводилось видеть. Она буквально влюбилась во взрывы, в огонь, грохот и жар. На кончике ее языка витал привкус опасности. Именно тогда Фрэнсис начала свой вояж за изнанку жизни: развалины, дымящиеся уголья, двери черного хода, помещения для прислуги. Все ниже, ниже и ниже, куда угодно, лишь бы почувствовать эту искру. У нее были свои безобидные радости: развести в корзине для ненужных бумаг небольшой костерок, украсть шляпу Эди Андерсона, чиркнуть спичкой и отправить ее в Валгаллу на озере в Центральном парке, поразвлечься с упаковкой фейерверков. Хотя порой, пожалуй, она заходила слишком далеко. Все знали, что, заслышав вой сирен пожарных машин, она могла уйти с вечеринки либо улизнуть из дома, взять такси и потом всю ночь сидеть, глядя, как языки пламени лижут небо. И вот теперь она кралась по подземному ходу Эллингэмской академии, считая шаги.

Сто, сто один, сто два…

Правую руку девушка вытянула перед собой, сжимая в ней свечу. Та горела быстро, оставляя на кулаке потеки горячего воска, пламя все ближе подбиралось к плоти. Левую руку Фрэнки завела назад и использовала в качестве своеобразного киля, осторожно ощупывая стену, чтобы ориентироваться в пространстве. Проход был настолько узкий, что стоило ей отклониться на дюйм-другой от направления, как она обязательно оцарапала бы о камень руки. В начале тоннель был выложен гладким кирпичом, и такой проблемы не было. Но чем дальше она продвигалась, тем больше строители отказывались от него и выкладывали стены глыбами грубого, местами ощетинившегося шипами камня, по всей видимости, обломками взорванной скалы.

Человеку ничего не стоило остаться здесь навсегда.

Сто пятьдесят, сто пятьдесят один…

Риск, что здесь, внизу, что-нибудь пойдет не так, – например, она застрянет или проход обрушится и погребет ее под камнями, – повергал ее в трепет.