Исчезание - [6]
Антей злился. Вид паркета вызывал в нем смутные и неприятные чувства. За вереницей ежеминутных видений, навязываемых фантазией, ему чудился центральный узел, тайный сердцевинный нерв, найденный и тут же удаляющийся, едва к нему приближался и чуть ли не прикасался трепетный палец.
Антей не терял надежды. Не сдавался. Пытался удержать видение. В глубине, на дне паркета ему представлялась нить, ведущая к таинству буквы Альфа, к зеркалу, высвечивающему Величайшее Всё, Безграничный Универсум; там мерцала стезя, ведущая к наиважнейшему пункту, к месту, где ему вмиг раскрылась бы интегральная перспектива, не измеримая никакими лучами пучина, неизведанная бездна, чьи изрезанные края и причудливые грани были вычерчены и изучены им самим, Антеем; зубчатые каменные гребни, нависающие куртины, тюремная стена, чей пеший периметр был выверен тысячу раз им самим, Антеем, и чей предел был ему всегда и навсегда заказан…
Антей мучился целую неделю, валялся, съежившись, на паркете — бесчувственный, бездумный — и пережидал, выставив в засаду интуицию: тщился увидеть, а затем назвать видение, связывая, сплетая, наращивая ткань рассказа. Жалкий дневальный, следующий в бреду за иллюзией туда, в райский миг, где ему в дар все распустится и все расцветет…
Антей выбивался из сил. Блуждал без вех, на бесчисленных развилках и перепутьях, плыл без маяка и без руля, чувствуя, тем не менее, как приближается и чуть ли не приступает к решению задачи; временами цель была так близка, так желанна, так трепетна: Антей уже предвкушал, как узнает (зная и так, причем зная издавна и всегда, — ведь все предметы имели банальный, заурядный и привычный вид), и тут ясная картина распадалась, видения исчезали. На их месте расплывалась бессмысленная ахинея, бездумная галиматья, безумная чушь. Тусклая муть. Вязкая каша.
Глава 3
сведенная к перечислению тщетных усилий и утраченных надежд
Антей утратил всякую надежду заснуть. Укладывался спать на закате, перед этим пил экстракты трав, эссенции мака и лауданума, барбитураты; кутался в легкий плед, считал числа и при наступлении трехзначных цифр начинал все сначала.
Через миг забывался, впадал в дрему. Затем вдруг вздрагивал, дергался. Начинал трястись. И тут наступал черед видения, в череп внедрялся, втемяшивался навязчивый мираж; на краткий миг, увы, лишь на кратчайший миг несчастный замечал, улавливал, видел.
Антей вскакивал, кидался на паркет и… запаздывал, как всегда, запаздывал и упускал: картина исчезала, ликующий миг сменялся часами тщетных стремлений и несбывшихся грез, вызывавшими лишь фрустрацию и раздражение.
В такие минуты наш бдительный наблюдатель — так же, как и некий вымышленный индивидуум, стремившийся свести всю жизнь к непрерывным снам, — слезал с кушетки, вышагивал меж четырех стен, пил, взирал на темень, читал, слушал приемник. А еще в сумерки выбегал на улицу, шел без цели, шатался без дела, маялся часами в барах или клубах, садился в машину (а ведь вел машину так себе), ехал наугад, куда глаза глядят: в Шантийи или в Ле-Блан-Мениль, в Лимур или в Ранси, в Дурдан, в Вильнёв-ле-Руа. Раз заехал аж в Сен-Бриёк: мыкался там три дня, а уснуть так и не сумел.
Антей перебрал все средства и все же не засыпал. Менял пижамы, халаты, рубашки, майки, трусы и даже надевал казенную тунику, выданную кузену в армии. Пытался заснуть нагим. Устраивал лежанку и так и сяк, заправлял и перестилал ее раз двадцать; раз за сумасшедшие деньги даже взял в аренду целую палату в лечебнице; испытывал нары и спальные гарнитуры с балдахинами, перебирал диваны, канапе, раскладушки, перины, матрацы, пуфы, спальные мешки, тюфяки, гамаки.
Трясся без белья, задыхался в шкурах, сравнивал пух с перьями. Заставлял себя кемарить лежа, сидя, нагнувшись, свернувшись в калачик; ездил к факиру — факир расхвалил деревянный настил с железными шипами; был у гуру — гуру предписал индийскую дыхательную гимнастику: пятка удерживается в руке, правая ступня заведена к затылку, за шею.
Все меры были тщетны. Антей не засыпал. Дрема дразнила и не давалась, грезы таяли, рассеивались, в ушах не прекращались шум и гул. Бедняга страдал, задыхался.
Глава 4
раскрывающая цинизм врача и страдания пациента
Живший вблизи приятель привёз Антея на прием в клинику Бруссэ. Антей назвал имя, фамилию, адрес и индивидуальный нумер регистрации в Министерстве труда. Антея направили на аускультацию, пальпацию и рентген. Антей решил вынести все. У пациента спрашивали: страдает ли? Ну, как сказать… А чем? Не спит? Эссенции пил? Укрепляющие препараты принимал? Да, никак не действуют. А рези в глазах были? Нет, не замечал. А в нёбе першит? Бывает. А в висках стучит? Да. А в ушах звенит? Нет, правда гул гудит с вечера и утихает лишь к утру. У пациента стали выпытывать: гудение или иллюзия гудения? Антей развёл руками.
Затем Антея привели к двери с ужасающей надписью (ата-рина-ларин… тьфу!) и ввели в кабинет, где пациента уже ждал специалист: веселый, лысый тип с длинными рыжими бакенбардами, в пенсне, при синем галстуке в белую клетку, пахнущий табачищем и винищем. «Ата-рина-ларин» считал пульс, мерил давление, слушал дыхание, царапал зеркальцем в нёбе, тянул за уши, стучал в барабанную плевру, скреб зев, пазухи и трахеи, давил на стенку синуса. Специалист трудился на славу, правда, присвистывал, чем в результате вывел Антея из себя.
Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.
Три смелые девушки из разных слоев общества мечтают найти свой путь в жизни. И этот поиск приводит каждую к борьбе за женские права. Ивлин семнадцать, она мечтает об Оксфорде. Отец может оплатить ее обучение, но уже уготовил другое будущее для дочери: она должна учиться не латыни, а домашнему хозяйству и выйти замуж. Мэй пятнадцать, она поддерживает суфражисток, но не их методы борьбы. И не понимает, почему другие не принимают ее точку зрения, ведь насилие — это ужасно. А когда она встречает Нелл, то видит в ней родственную душу.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.