Исцеляющее безумие: между мистерией и психотерапией - [18]

Стрела, летящая в камне

Старик разбудил меня, когда я спал под дубом. Я вообще-то не спал, так, валялся; вскочил и увидел, что не под дубом, как решил вчера в темноте, а под тополем, а старик – вовсе не старик, а мужик моих лет, только величественный и печальный. Я вздрогнул: не старик не разбудил не под дубом… так может, не меня? Он протрубил мне свой вопрос, и я пролетел через семь небес и шлепнулся на землю, и принялся отвечать, что я живу там-то (где уже год не бывал), занимаюсь тем-то (что бросил много лет назад), иду туда-то и оттуда-то (это уже было приблизительно правдой). Земная ясность восстановилась и воссияла, и солнце кстати выкатилось на поляну.

Он пригласил меня на завтрак. Я с радостью пошел за ним. Роса была. Я старался идти, не отказываясь ни от одного своего шага. Только немного еще кружилась голова.

У его дома стояла мельница. Хотя это опять было не так, это опять слова летят валом и слепят, как песок. Это дом стоял у мельницы, она была гораздо старше и важнее, и ее огромные крылья кланялись, пока мы подходили. Понятно, не нам; это был богатырь, становящийся на колени перед травой. Дом, куда мы вошли, был богатый, важный. Такой умница-дом. Пироги поставили на стол, разложили творог по тарелкам. Чашки наполнились чаем. Ура! Я люблю есть. Мы стали завтракать, он – степенно, я – как в стихотворении одного юного поэта:

Волк кровожадный

хищно ест свою добычу

и радуется.

Потом я поймал на себе его взгляд, и это был взгляд луны, взгляд старого бомжа, сидящего на своих бочках с печалью, взгляд человека, который учился тосковать и научился, и несет свою тоску как весть миру. Я придумал, что у него рак, и доел творог. А потом подумал: хватит ходить по собственным городам, смешайся с миром. И спросил у него, что случилось. Наверное, он сам ждал заговорить. Он попросил меня остаться у них на несколько дней. Он сказал, что его дочь нездорова. «Нездорова вот тут» – он постучал себя по голове. Во мне встрепенулся семейный психотерапевт, и я сразу стал представлять себе, как это может быть метафорой в отношении его же, но потом одернул себя, и решил честно поверить, что у него сумасшедшая дочь. Я заверил, его, что останусь, что поговорю с дочкой, что попробую сделать все, в чем я не мастер. На этом кончился разговор, кончился чай, кончилось утро.

** **

Она гуляла у реки; она ждала меня. Молодость! сердце встрепенулось. Все эти встречи, объятия, потом брести куда-нибудь в обнимку. Все это вспоминается как сон, галлюцинация: я? был там? и что делал? а зачем?

– Паола.

– Пьеро.

– Мне папа сказал, что вы душевед и врачеватель мозгов, и что вы любезно согласились пожить у нас и помочь ему с его мигренями.

(«Ого, а папа-то умный!» – подумал я.)

– Паола, я такой же душевед, как вы – балерина.

И тут она расставила руки, изогнулась, встала на носочки и сделала несколько па, совершенно балетных. Ужасно красиво.

– Теперь у меня нет выбора, – сказал я, когда она закончила. – Отныне я – душевед и заклинатель мозгов.

Она захлопала в ладоши.

– Паола, а вы никогда не задумывались, что красивый поступок одного человека чаще всего бьет по другому?

Она замерла на ходу и наклонила голову:

– Почему?

– Как, например, сейчас: вы сделали красивое и верное движение – в том, что касается вас. Но меня вы положили на лопатки и не оставили мне выбора.

Она встряхнула головой.

– То, что вы говорите – это ужас.

– А что же мне оставалось делать?

Она сказала с расстановкой:

– Сделать в ответ красивое и верное движение.

Вот после этого я уже не мог уйти с этой мельницы (а подумывал), не окунувшись в ее жизнь, как в нежданную летнюю речку.

** **

На следующий день я увидел камень.

Нет, раньше было вот что:

– Я хотела у вас спросить, – сказала Паола, когда мы вышли на запланированную прогулку, – как вам кажется, у вас есть судьба?

– М-м-м, ну да, я думаю, есть.

– А откуда вы знаете?

– Да у меня мало что есть кроме нее.

– Это слова.

– Ну хорошо, ну, откуда я знаю… может быть, просто потому, что такой дурак как я, вряд ли мог бы себе придумать такую замечательную жизнь. Как бы я – это маленький ум в моей жизни, ежедневный, а есть еще большой ум, на важные случаи.

– Пойдемте, я хочу показать вам свою.

Совсем рядом с мельницей, в такое жутковатое строение мы зашли и спустились вниз, и виски залил свист пилы. Я посмотрел на Паолу: ее глаза расширились. Я поднапрягся, ожидая увидеть сумасшествие. Мы пошли на вой. Комната, в ней человек, камень размером в голову лежит перед ним, уже споловиненный, и пила режет следующий слой.

Мы поздоровались, Паола тут же спросила:

– Как стрела?

– Стрела летит, – улыбнулся он.

Мы подошли к полке, задернутой несколькими кусками материи, он поднял их и направил туда свет. На полке стояли срезы одного и того же камня. Это был агат, цветной, волшебный. Я залюбовался.

– Смотрите! – сказала Паола. – Всадник, стрела, вы видите?

Я увидел. На срезах слева был как бы бугор, может быть, берег реки, и на нем конь и всадник. А справа какое-то странное черное вкрапление посреди висело, как стрела, направленная всаднику в грудь. Мало того: если рассматривать срезы слева направо, как они, вероятно, срезались с камня, было видно, что стрела летит к всаднику, по дороге увеличиваясь, а он поворачивается к ней грудью.