Мюнхгаузен . Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал на Луну, а тем, что никогда не врёт!
(Этот и все остальные эпиграфы этой книги – из пьесы Г.Горина «Тот самый Мюнхгаузен»)
Один из способов осознавания жизни – рассказывание историй. У каждого из нас их вагон и маленькая тележка. Даже вот как: вереница телег. Впереди паровозик, за ним вагончики, или впереди ослик, а за ним телеги.
И эти телеги, мало того, что их надо везти, еще и прилично влияют на то, как и куда движется вся кавалькада. Там же карма навалена, не цацки-пецки.
А представьте, что два ослика пытаются проехать по одной дорожке – ну, например, они поженились и стали жить в одном доме. Сами-то ослики легко разойдутся, но вереница телег… Я уже не говорю об известной сказке, когда ослики (или бараны) встречаются лоб в лоб на узком мосту. Тут опять им телеги очень сильно мешают.
Я давно заметил, что сильно неравнодушен к историям из жизни своей жены. Она их вроде бы просто так травит в компании, а меня всего аж воротит. А ведь в чем заключается семейная жизнь? В том, чтобы слушать эти истории раз за разом много лет.
С одной стороны, привыкаешь. С другой стороны, можно же сделать коллаж, сложить разные истории в одну. Глядишь, и польза будет. Такой кастанедовский перепросмотр личностной истории: разгрузятся телеги! А если честно, очень этого хочется. Потому что везти всю эту громаду с собой – крайне хлопотное дело, если кто не в курсе. Потому, может, во взрослом возрасте новых телег становится всё меньше, что некуда уже пристраивать, и все силы уходят на поддержание старых.
Так к чертовой матери! Разгружаем телеги! То, что было, пусть не повторится! Пусть начнется новая жизнь и новые истории!
Сказать-то это легко, а как сделать?
Вот что я думаю по этому поводу: истории, которые с нами происходят во “внешнем” пространстве, постепенно становятся “внутренними”. Для того, чтобы это произошло, они должны быть переварены – вполне так же, как пища, которую мы поглощаем из внешнего мира и превращаем в собственное тело. Когда мы рассказываем истории друг другу – травим байки – мы осуществляем подобное переваривание, причем слушатели, что интересно, делают это вместе с нами (в хорошем случае, когда “есть контакт”). Жизненные события превращаются в байки – в истории – и постепенно в сказки и мифы, потому что конкретные детали при этом теряют индивидуальность и приобретают архетипические черты. Эти байки – как переваренная пища – уже гораздо роднее для нас (не только для отдельного человека, но для всего людского сообщества вокруг, которое и собирается не просто абы как, но из-за разделяемости базовых сюжетов). Эти байки гораздо легче, занимают меньше места, и из тяжелых земных происшествий становятся полупрозрачными и воздушными, не теряя своей правдивости и истинности.
Витка делает это языком, я записываю словами. Есть еще такая телега, такая сказка, что мы с ней принадлежим к разных народам. Она откуда-то из тавров, довольно диких крымских племен, которые записей не вели и вообще в подробностях мало известны, особенно потому, что пришлых чужеземцев по каким-то своим мифическим представлениям убивали; тем и прославились. Я же, блуждающий еврей, поклоняюсь буквам, и только записанное для меня вполне имеет смысл, а остальное – так, суета сует. Вот такая парочка поселилась в Крымских горах; и он, пока избежавший смерти, пытается перевести ее дикие истории на язык букв, прибавляя от себя закорючки собственных пониманий…
Мюнхгаузен . Завидуйте все! У кого еще есть такая женщина?
Почти все, кто видят Витку, обалдевают: какая красивая! Я сам обалдевал тысячу раз. Теперь, когда при мне обалдевают иные-прочие, я привычно киваю головой: «А то!» А потом сам увижу ее в непривычном ракурсе либо под травой – и хочется сойти с ума, да только некуда.
Витка охренительно красива. Она явилась в этот мир, по всей вероятности, чтобы наполнить его красотой и постоянно напоминать о том, откуда эта красота светится и что обозначает. Хотя код этот почти никому сознательно не ведом, как, конечно, и самой красавице.
Наверное, поэтому она почти все время ходит голая. Ну, не в городе и не в автобусах, и даже на улицы родной деревни она все-таки одевает что-нибудь, но только там она проводит мало времени. А дома – много, и тут она почти всегда голая. Есть гости, нет – ее не волнует. Мне иногда становится от этого не по себе и я прошу ее одеться – но она в гробу это все видала. Не хочешь смотреть – отвернись.
О чем это говорит? Во-первых, о том, что она смелая. Во-вторых, она натуральная. Она проста и естественна.
У нее потрясающие густые огромные волосы. Которые она, в отличие от окрестных дур, ни разу не испортила краской или химией.
Она рожала нашего ребенка дома, и мне еле удалось уговорить ее позвать врача. Значит? – то же самое – во-первых, смелость, во-вторых, естественность. Ребенок получился – заглядение (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!). То есть своей силой она может делиться. И еще – она и вправду сильная, а не просто понтуется.
Нашему малышу уже полтора года, а она все кормит его грудью. Такая умница! Она носит его на себе, когда ходит по горам, вместе с рюкзаком.
