Исцеления не будет. Поэзия земли русской - [24]

Появление Конюхова прервало цепь рассуждений Смолина. Конюхов, долговязый мужчина 35 лет, чувствовал себя в изоляторе непринужденно, раскованно. На нем был черный свитер и синие джинсовые брюки. «Всего ничего как на свободе, а уже успел модно одеться», — подумал Смолин и показал Конюхову на привинченный к полу табурет. Конюхов привычно сел на него и уставился своими маленькими карими глазами на Смолина. Взгляд у арестованного был колючий, ненавидящий. Ранение у него оказалось легким. Сразу после оказания медицинской помощи врачи разрешили допросить Конюхова.

— Вы — Конюхов Алексей Степанович? — преодолев неприятное ощущение, спросил Смолин.

— Так точно, — зло проговорил Конюхов. — 1949 года рождения. Дважды судим. К чему эта формальность, гражданин начальник. Давайте ближе к делу. Только не забывайте, что у меня нога прострелена.

— Дело никуда от вас не денется. Дело, а точнее дела уже сделаны. Осталось ответить за них, — не реагируя на слова о раненой ноге, сказал Смолин, ибо знал, что рана не представляет опасности для здоровья допрашиваемого.

— Я только и занимаюсь, что отвечаю за чужие грехи, — недовольно проворчал Конюхов.

— Не скромничайте, Конюхов, — сказал Смолин, — вы сами себе жизненную линию выбирали. Да еще и других под себя гнули.

— Непонятные речи толкуешь, гражданин начальник, — настороженно произнес Конюхов.

— А чего тут непонятного? Это вы сформировали преступную группу и совершили налет на квартиру по улице Химиков, дом 19, где зверски убили гражданку Тельнову Таисию Евгеньевну.

Конюхов весь сжался и бросился к Смолину.

— Зачем лишнее шьешь? — прошипел он. — Я только Лычу удружить хотел. Только на стреме стоял. Вот и вся моя доля. На мокрое не ходок.

Смолин нажал кнопку вызова конвоира.

— Отведите, — распорядился он, когда появился конвоир. — Пусть успокоится.

Конюхов, тяжело дыша и прихрамывая, пошел к двери. У выхода он остановился и, повернувшись к Смолину, сказал:

— Я буду говорить.

— Когда остынете, встретимся вновь, — ответил ему Смолин и вызвал Крота.

Крот протрезвел и был подавлен своим положением. Признаваться в содеянном он не собирался. На каждый вопрос отвечал либо «нет», либо «не знаю».

— Конюхов более откровенен, — сказал Смолин. — Скоро проведем между вами очную ставку. Но и без Конюхова мы сможем доказать вам вашу вину. Дело в том, что в руке покойной остались волосы, похожие на ваши. После экспертизы запирательство только усугубит ваше положение. Подумайте, Крот.

Эти слова произвели нужное воздействие на подследственного. Он попросил ручку и бумагу, написал признание, указывая на Лыча как на организатора убийства.

Чтобы не терять время, Смолин пообедал в столовой для сотрудников следственного изолятора. Затем, вернувшись в кабинет, вновь попросил привести Конюхова. Теперь тот был спокоен.

— Продолжим? — сказал Смолин, когда Конюхов вновь уселся на табурет. — Расскажите, как вы совершили преступление.

— Ну как, — пожал плечами Конюхов. — Сегодня утром выглянул в окно и увидел милицейскую машину. Ну, испугался, подумал, что лучше не попадаться на глаза милиции. Вот и дал деру. Ну, пистолет у меня отцов в тайнике лежал, вот и схватил сдуру, а потом палить начал. Но убивать не хотел. Так, припугнуть только.

— Об этом мы еще поговорим более подробно, — сказал Смолин, — сначала о другом, о том, что вы с соучастниками сделали на улице Химиков.

— Я только на стреме стоял, — проговорил Конюхов. — В квартиру пошли Лыч и Крот.

— Полно, Конюхов, — произнес Смолин. — С вашим ли характером на стреме стоять. Да и разгром там такой учинить двое не могли. Но это из области предположений. Мы имеем уже более существенные доказательства…

— Крот раскололся? — спросил Конюхов и, не дожидаясь ответа, бросил: — Я так и знал. Дерьмо он. Все дерьмо, и та баба, облепленная золотишком, тоже. Как увидел ее, так и обомлел. Вот и согласился рискнуть.

— Что значит согласился? — удивился Смолин. — Вы подробно и по порядку рассказывайте.

— А чего говорить, — шмыгнув носом, сказал арестованный, — дней десять назад я встретил Лыча. Мы с ним еще пацанами по садам вместе шастали. Вот он и говорит: дело есть. А потом показал бабу, которую пришить хотел.

— И вы сразу согласились?

— Не сразу, — отверг хриплым голосом Конюхов. — Водка мозги задурила. Мы выпили за встречу. Во время выпивки к нам подошел Крот. Лыч сказал, что и он согласен на мокрое. Баба сволочная, мужику одному хорошему насолила здорово. Вот и попросил он ее убрать. Короче, уломали меня.

— Вы согласились взяться за это дело безвозмездно?

— Что я осел задаром работать? Лыч по три тыщи на брата обещал да золото с бабы.

— Откуда же он мог взять такие деньги? И что это за мужик, которому так хотел помочь Лыч?

— Это не моего ума дело, — отрезал Конюхов, — чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

— Это верно, — сказал Смолин, давая допрашиваемому подписать протокол. — Пока все.

Конюхов говорил про деньги. Выходило, что преступниками кто-то управлял, соблазнил деньгами. Но кто? Лыч отпадает. Откуда ему взять десять тысяч. Значит, не он. Значит, убийцами руководил более опытный человек. Значит, кому-то Таисия Евгеньевна так мешала, что было решено выложить за ее убийство десять тысяч. Но кто этот человек? Кто боялся разоблачения Тельновой, в каком деле она участвовала? Горовские? Возможно. А Кацюба? Ему это ни к чему. Отбесился и залег. А может быть, это сам Павел Кузьмич Тельнов? А что, не исключено. Но зачем ему избавляться от своей жены столь чудовищным способом? Ведь можно развестись, если надоели друг другу. Тогда остаются Горовские. У этих есть основания для того, чтобы убить Тельнову. А может быть они в сговоре с Тельновым? Но зачем им это? Непонятно. Смолин почувствовал, что своими вопросами загоняет себя в тупик. «Пойду советоваться с прокурором», — подумал он и, быстро собрав протоколы допросов, отправился к прокурору.