Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [53]

Исаак Дунаевский впитывал всё, как губка: рассказы о былых розыгрышах, старых кумирах, новых кутилах — и даже перебрасывался в преферанс со знаменитыми стариками. Он вошел в ту команду легендарных преферансистов, куда входили блестящий комический актер с короткой фамилией Поль и Хенкин. Постоянным партнером по преферансу у Дунаевского на долгие годы стал его близкий друг, блистательный конферансье Александр Менделевич.

Александр Абрамович Менделевич был на 14 лет старше Исаака. В памяти старших товарищей Исаака Осиповича он остался вечно препирающимся с молодым композитором. Спор вспыхивал моментально: то Исаак неправильно посчитал, то Менделевич не ту карту взял.

Тут необходимо упомянуть об одной характерной черте Дунаевского, которая проявилась во время игры в преферанс. Он был патологически честен и просто не умел врать. Конечно, ему случалось говорить неправду своим близким и даже жене. Но обман продолжался недолго, и он рассказывал все, как есть.

Конферансье Алексеев вспоминал: «Вел ли он спор о современной музыке, о новой песне, препирался ли из-за неправильного хода в преферансе — все было для него важно, все утверждалось или отрицалось с огромной убежденностью в своей правоте, которую он отстаивал со всей душой. Может быть, поэтому и музыка Дунаевского всегда убеждает, никого не оставляет безразличным».

Сейчас трудно назвать дату, когда произошло знакомство стариков-актеров с Дунаевским. Алексей Алексеев вспоминал, что он встретился с Исааком в Москве только в 1921 или 1922 году. А сам Исаак никогда не упоминал, что в это время он уезжал из Харькова. Память подводит всех, как висельника веревка. Тем не менее именно зимой 1924/25 года, когда Исаак ушел вместе со всеми переругавшимся Павлом Ильиным в театр «Палас», он знакомится со «сливками» московской богемы: Николаем Эрдманом, Верой Инбер, Михаилом Вольпиным. Тогда же на его горизонте появляется композитор Матвей Блантер, с которым бок о бок, соперничая и соревнуясь, они будут создавать советскую песенную классику. Со всеми текстовиками того времени у Дунаевского сложатся доверительные, но не более, отношения.

Молодой Исаак ни с кем крепко не сдружился. Это одно из свойств его талантливой души. Его приятель и соратник Моисей Осипович Янковский считал, что «человеческие связи Исаака Осиповича в первый московский период — с 1924 по 1929 год — были поверхностными, они в дальнейшем не закрепились». А навык беспечного отдыха после спектакля сохранился. То была жизнь, целиком отданная комедийным театрам столицы, в которых проводятся все дни и вечера. Трудный рабочий день заканчивался после спектаклей веселым отдыхом с теми же артистами, музыкантами, писателями.

Почему это происходило? Можно сразу сказать: все заслоняла музыка. Но эта версия грешит литературностью. Существует психологически точно выверенная гипотеза. Характер детского воспитания Исаака, природа дарования были, несмотря на внешнюю ершистость, мягкими и нежными. Лучшими собеседниками для Исаака, ценившего нежную сторону дружеских отношений — мягкость, деликатность, — являлись женщины. С мужчинами, как правило, крепкой дружбы не возникало. Они не могли или не умели с той степенью внимательности, которая требовалась Исааку, его слушать. Скорее, в компании себе подобных Исаак был как яркая комета, а не как постоянное светило или планета. По-настоящему нежным, лиричным, патетичным, восторженным он становился только в компании женщин.

Алексей Алексеев вспоминал:

«Кто-то привел однажды молодого невысокого человека. Познакомились.

— Алексеев.

— Дунаевский.

Лицо обыкновенное, но жесты стремительные, глаза озорные. Фразу не дослушает — понимает с полуслова, спорит… Обещал прийти и принести что-нибудь из своей музыки.

Не пришел и не принес».

Именно так воспринимали Дунаевского очень многие его современники. Он был обаятелен, стихийно талантлив и при этом стихийно нарушал сроки, иногда подводил со сдачей в точные сроки музыкальной рукописи. Алексеев резок, но точен в своем наблюдении. Зато так началось долгое приятельствование, которое попортило Дунаевскому крови и нервов.

«Сидели мы, — вспоминает Алексеев, — после концерта за столом небольшой компанией: Владимир Хенкин, Виктор Хенкин, Дунаевский и я. Разговор, конечно, шел о песнях. Виктор стал жаловаться на отсутствие хорошего репертуара.

Дунаевский, не дослушав, как всегда перебивает: „Считайте, что композитор у вас уже есть!“».

Виктор Хенкин умоляюще обращается к Алексееву: «Алеша, сочините текст».

«Я не поэт», — отвечает артист Алексеев.

Дальше начинается игра в скромность: тот не поэт, а этот не балерина. Играют все: кто кого перескромничает. За исключением Дунаевского. Тот стремится быть всеми сразу, согласиться со всеми предложениями сразу. Манера речи, стиль общения — все наполеоновское. «Пришел, увидел, победил», а иначе бы и не пришел, и не увидел, и не победил бы.

Дунаевский говорит Алексееву: «Поэт вы, конечно, никакой. Но для пустяка, для песенки, вас хватит, судя по предыдущей продукции. Психология шута вам более или менее сродни. Попробуйте».

Обидеть он нисколько не боялся, если знал, что находится среди друзей, которые поймут любую шутку. Сказать подобное в лицо мастеру литературного жанра мало кто бы осмелился.