Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [171]

Сюжет песни был очень доходчивый, простой: про Москву, которую надо защищать, и про девушку, которая ждет бойца. Песня удалась. Название он ей дал «Дорогая моя Москва». Сыр-бор разразился из-за незатейливой строчки про девушку, которая ждет.

Исполнил он новую песню на Дальнем Востоке. Железнодорожное начальство доложило об успехе куда следует. А секретарем по идеологии тогда был товарищ Щербаков. Он, в свою очередь, доложил Сталину, мол, есть, товарищ Сталин, у нас новая песня. Народ зажигает. Композитор Дунаевский написал. Сталин захотел ее услышать. Послушал и говорит: «Хорошая песня. Надо ее исполнять». Это была директива.

На следующий день Исаака Осиповича вызвали в политуправление ЦДКЖ и говорят: «Исаак Осипович, песня хорошая, Сталину понравилась, но только хотелось бы, чтобы там сам Иосиф Виссарионович тоже как-то фигурировал».

Дунаевский отвечает: «Я не против, но только от меня слова не зависят, я композитор, надо обращаться к песеннику — автору стихов. Если он заменит, то пожалуйста».

Дунаевский поговорил с Сергеем Аграняном, тот согласился. В новом варианте стал ждать солдат Сталин, а чтобы рифму и размер соблюсти, Агранян изменил строчку, и получилось: «Где любимый наш Сталин живет». Так появился новый вариант песни.

Доложили вождю, что песня доработана и готова к репродуцированию на всю страну. Вождь выразил желание снова послушать. Выслушал и говорит:

— Очень хорошая песня, но скажите, товарищи, когда у вас девушка Сталиным стала?

Иногда бог тоже умеет шутить. И тогда герои радуются и выходят живыми из огня. Исаак Осипович из огня вышел живым.

Так песня со ждущим и живущим Сталиным просуществовала до самой смерти вождя, а потом, когда началась борьба с «культом личности», Сталина убрали и опять появилась девушка. А косвенные отношения Дунаевского и Сталина продолжались.

В 1949 году, когда вся страна восторженно отмечала семидесятилетие Сталина, Дунаевский написал две песни: «Письмо матери» и «Окрыляющее слово» на стихи Георгия Рублева. Сам он писал:

Между делом я написал две песни, посвященные 70-летию Сталина. Песни эти произвели переполох по своему неожиданному решению темы. Певцы и певицы испытали ряд нервной горячки в погоне за ними. Успех этих песен очень значителен, что меня радует. Не посчитайте меня нескромным, если я скажу, что это злоба дня нашей эстрады. Но, конечно, на пути этих песен выросли разного рода препоны в лице всяких строгих дядь и теть, которые в своих привычных инструкциях не предусмотрели такого оборота решения творческой темы. Дело в том, что многие в публике умиленно вытирают глаза. Дело также в том, что в музыке нет ни одного громкого аккорда, ни одной высокой ноты. Как же в самом деле поступить чиновнику с песней, где старая мать пишет Сталину письмо и говорит:

И пусть вы не верите в Бога,

Но я каждый день, признаюсь,

В своей комнатушке убогой

За ваше здоровье молюсь.

Так Дунаевский в очередной раз неформально польстил вождю. Вся цензура стояла на ушах. Как это в песне про генсека может Бог фигурировать? Двум старикам на одной кухне не место.

Последний раз Сталин вспомнил об Исааке Осиповиче в 1951 году, когда лично приказал подключить Дунаевского к созданию первого советского вестерна «Смелые люди» режиссера Константина Юдина. Исаак Осипович должен был написать музыку к этому фильму.

Творчество Дунаевского было органично времени. Произошло, писал композитор, «объективное соединение характера эпохи с характером моего субъективного творчества, так развившегося и так обласканного народом именно в течение этой эпохи. Со смертью Сталина эта эпоха формально закончилась. Страна, партия будут идти по Сталинскому пути. Это верно, и думаю, что не подлежит сомнению, ибо Сталин оставил превосходное хозяйство во всех областях».

Он удивительно трезво взглянул на себя. «В этой сложной обстановке мне и моему творчеству нелегко будет найти свое место. Дай Бог, чтобы все это оказалось лишь настроением!..»

* * *

…Кто будет править страной после смерти Сталина? Что будет дальше? Эти вопросы постоянно муссируются на кухне на Можайском шоссе. Дунаевский спрашивает у сына, у жены. Никто не может дать ответа. Дунаевский отмечает, что лица у людей не радостные, скорее хмурые.

И вдруг новое известие, не менее трагическое. Оно застает Дунаевского в городе его детства — в Харькове. Умер его друг — один из лучших комических актеров Владимир Хенкин — легенда советской сатиры. О смерти сообщил Менделевич — Саша Мендель, как называли его в дружеском кругу, один из немногих настоящих друзей Дунаевского, конферансье, артист эстрады, который сам через три года скончается. Дунаевский как будто сам закрывал крышку гроба.

Итак, он остается один. С ним все меньше дорогих людей. Нельзя сказать, что Исаак Осипович имел очень много друзей. Нет, он был одиночка по складу характера. Его всегда окружали больше приятели, нежели друзья. По-настоящему другом был только сын Генька.

Апрель пролетел незаметно. Новая метла мела по-новому. Это Исаак Осипович чувствовал на себе. Во-первых, позвонил Пырьев и, как всегда перемежая речь солдатскими прибаутками и площадной бранью, сказал о том, что Ивана Грозного, его Ивана Грозного, с производства сняли и приказали выпустить в прокат незаконченную вторую серию Эйзенштейна. Во-вторых, работа над оперой отодвигалась на лето из-за всегдашней текучки, отнимавшей силы и энергию. То, чего Дунаевский боялся больше всего, произошло. Он неожиданно пишет: «Песни мои надоели мне до черта! Но, вероятно, придется еще много их писать».