Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [132]

Кстати, один из первых холодильников в стране появился у Григория Александрова. Он привез его из командировки в Америку. По тем временам появление в доме холодильника было равносильно визиту марсиан. Маленький Евгений Дунаевский с папой ходил смотреть на чудо цивилизации производства «Дженерал электрик». Больше всего удивляла лампочка, которая зажигалась, когда открывалась дверка. Поражал и маленький морозильничек — на одну лепешку мяса. «Первая радиола „D-11“ американского производства произвела впечатление настоящего чуда, — вспоминает Евгений Исаакович. — Радиола казалась мне живым человеком. Она сама умела снимать и ставить пластинки». А музыкальный аппарат в те времена была похож на шкаф средних размеров. Сверху под крышкой — большое отделение для пластинок и проигрыватель, чуть пониже — приемник.

После войны жизнь на внуковских дачах вновь ожила. Появились новые обитатели: Исаковский, Твардовский, Марк Фрадкин. Бессменный председатель дачного кооператива Алексей Сурков следил за тем, чтобы чужаки не могли проникнуть на территорию «священных чудовищ». Дачи продавали только «своим». Любимым местом отдыха стал овраг неподалеку от дачи Ильинского и Лебедева-Кумача. Повзрослевшие внуковские принцы и принцессы проводили там волшебные летние вечера. Пастух из соседней деревни специально пригонял в этот овраг колхозных коров, чтобы те оставляли вонючие лепешки. Между молодыми дачниками и пастухом шла настоящая война.

В начале 1950-х годов в моду вошел дачный волейбол. Играть с внуковцами приезжала писательская команда из Переделкина. У внуковцев в составе команды были артисты и музыканты, у переделкинцев — писатели. Звездой внуковской команды считался артист Игорь Шувалов — всеобщий любимец, будущий актер. Сейчас уже забыли, что по правилам тех лет брать мяч снизу было запрещено.

В начале 1960-х годов справа от Внукова появились мидовские дачи. Выросли дома крупных советских дипломатов: Громыко, Зорина, Малика. Затем слева начали возводить дома работники Внешторга. Артистическое Внуково оказалось в кольце политиков и торговцев. Тихая буржуазная смерть некогда экстравагантного художественного поселка.

«Мадемуазель Фифи»

Дунаевский был не из тех, кого мучает вопрос, не слишком ли он высокого мнения о самом себе. Как сочинитель, он мог завести людей, поднять их в бой или позвать на стройку. Он был доступен и рабочему, и колхознице. Его самого удивлял этот дар, доставшийся ему от дяди Самуила. Он видел радость на лицах людей, когда он приезжал в их поселок или деревню. Это дорогого стоило.

Но, конечно, он досадовал, когда его называли только песенником. Исаак Осипович хотел написать настоящую оперу, чтобы раз и навсегда поставить точку в споре о том, кто он. Друзья говорили, что Дуня блестящий, гениальный мелодист. Об этом Дунаевский, с присущей ему иронией, иногда писал в письмах своим полуночным корреспонденткам. Он хотел доказать, что ему как симфонисту, как аранжировщику тоже найдется место на том олимпе, где так прочно устроились Прокофьев и Шостакович.

Ему помогали те, кто любил его просто бескорыстно. Помогала Зинаида Сергеевна. Жена заботилась о том, чтобы он был одет, как надо, и следила за тем, чтобы на лице у него вместо знаменитой «бетховенской хмури» сияла не менее знаменитая теперь улыбка Дунаевского. Счастье — это когда Зинаида Сергеевна касалась губами его щеки в ту минуту, когда он погружался наконец в сон. Зинаида Сергеевна была верным и преданным интерпретатором жизни Дунаевского.

Композитор жил счастливо. Исаак Осипович так думал в редкие минуты самоудовлетворения. Он вспоминал свою жизнь как сплошную череду громких успехов, начиная с выхода «Веселых ребят». Дунаевский никогда не задумывался над тем, как стал самым знаменитым советским композитором. Ни Блантер, ни семь братьев Покрасс не поднялись на такую вершину. Дело даже не в вершине. Просто эти люди не смогли услышать то, что услышал Дунаевский. Впрочем, даже не обсуждалось, откуда брались мелодии Дунаевского. Надо было бы копать слишком глубоко. Слишком. До самой бездны. До его жизни в Лохвице. До его взаимоотношений с женщинами, до хасидских ритуальных песен. До кадиша.

Его песни пели лучшие эстрадные певцы: Клавдия Шульженко, Светлана Преображенская, Тамара Церетели. Он мог дружить с самыми интересными людьми своего времени. Но, несмотря на это, его практически никогда не называли гением.

Он сознавал свое везение, понимал, что по сравнению с каким-нибудь простым аккомпаниатором в ленинградском саду отдыха ему очень повезло. Он не упивался этим, как, например, Иван Дзержинский, автор знаменитой советской оперы. Дзержинский в любой компании сидел развалясь, веером распластав на животе толстые, короткие пальцы, как карикатура на Ллойд Джорджа.

Дунаевский не принадлежал к тем, кто живет в свое удовольствие, и недосуг ему было подсчитывать, воздают ли ему должное. Но в глубине души он переживал, если видел, что его работу замалчивают. Все в нем протестовало против того, когда за «Веселых ребят», «Цирк», «Волгу-Волгу» вдруг награждали его товарищей: Григория Александрова, Любовь Орлову, а о нем забывали.