Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [128]

Героический миф, который об Исааке Осиповиче складывался, влиял на его чисто физические возможности, делая их мифическими. Дунаевский оказался единственным из гениев новой страны, кто стопроцентно вписывался в миф о новом советском герое. Его заговаривали, его вызывали на бесчисленные слеты и съезды, и везде звучала его музыка.

Политики хотели, чтобы за несколько лет из «ничего» возникло новое государство рабочих и крестьян, вечное, как египетские пирамиды, а творцы хотели написать столь же вечную музыку, сочинять стихи, поставить спектакль, нарисовать картину. Требовалось за годы вместо столетий создать новое государство. В принципе эксперимент получился.

Для таких превращений нужен философский камень. Философский камень нашли. Из «ничего» сделали золото. Дунаевский стал счастливым примером социалистического алхимика. Он тоже мог из «ничего» сделать что-то. За одну ночь.

Анализируя жизнь Дунаевского, можно сказать, что его тайна находится в публичной жизни. Он умел жить публичной жизнью и любил это делать. Исаак Осипович творчески заряжался от аудитории и от фанатических задач. Чем невыполнимее казалась задача, тем интереснее она становилась для Дунаевского. Невыполнимость задачи пленяла его. Кровь бурлила от чувства безысходности. Может быть, это ощущение досталось ему по наследству, от предков, изгнанных со своей родины?

В мифах о западных музыкантах двигатель их таланта более реалистичен, более объясним — это наркотик. Так творили практически все негритянские джазовые композиторы, которых очень любил Дунаевский. Не думаю, чтобы он придавал значение этой информации, предполагаю, что он ее просто не имел. Но он не мог не понимать, что его дар нуждается в защите. А защита состоит в том, чтобы свой дар непрерывно эксплуатировать. Когда сочинительство подходило к горлу — он выл. Писал своей любимой Бобочке «хочу отдохнуть от нот». И чем сильнее и больше была эта растрата, тем больше шансов у композитора было покорить вечность.

Он вдыхал воздух, а выдыхал мелодию. Дунаевский, если можно так выразиться, работал на социалистической метафизике.

И новые маски, которые он без конца примерял: депутата Верховного Совета, начальника Союза ленинградских композиторов, руководителя всевозможных оркестров, — были еще одной уловкой реализовать свой талант, обрести чувство новизны, которая обернется мелодией.

Дунаевскому выделили машину. По разнарядке ему продали «эмку» — «ЛБ-29–27». Шофер Сережа, как только Дунаевский стал депутатом, прославился на весь Ленинград своей вездесущностью. Машину Исаака Осиповича можно было увидеть в нескольких местах одновременно. Свидетели видели «эмку» Исаака Осиповича, стоящей одновременно у здания райисполкома, библиотеки или филармонии. Машину композитора замечали в самых неожиданных местах. У проходной Кировского завода Сережа забирал детали, которые, по просьбе депутата Дунаевского, срочно изготавливали, чтобы отправить в подведомственное хозяйство. Машину Дунаевского видели у одного из зданий Военно-медицинской академии им. Кирова. Люди останавливались.

— Не заболел ли Исаак Осипович? — спрашивали они.

— Да нет, — отвечал Сережа, — это я роженицу привез. Она его выбрала.

Слово «выбрала» стало роковым. Оно накладывало определенные обязательства.

Весной 1938 года на стол Дунаевского легло письмо от десятилетнего паренька из деревни Дубровка Ленинградской области, имени которого не сохранилось. Паренек сообщал, что сочинил песню и хотел бы приехать к дяденьке композитору просить, чтобы тот записал ее нотами, так как музыкальной грамоте он не обучен.

Но что самое удивительное — Дунаевский принял его. И этот случай не единичен. Есть история о том, что он пообещал одной маленькой школьнице пойти с ней на фильм «Большой вальс», рассказывающий о жизни композитора Штрауса. И надо сказать, сводил, сам посмотрел и остался очень доволен.

Он стал действительно слугой народа. И власть этот миф всячески поддерживала. Народ верил, что в стране все делается только по хотению народа.

Дунаевский общался с председателями колхозов, доярками, рабочими. Он выяснял, чего им не хватает. Его приезд сначала воспринимали как приезд изнеженного композитора, который может только сыграть песню. Но не такой был Исаак Осипович.

Надо было совершить большое усилие, чтобы переломить в глазах маленьких партийных начальников это легкомысленное отношение к нему. Раз Дунаевский согласился быть политиком, значит, он им будет.

* * *

…Власти заметили рвение композитора. Буквально через пару месяцев после избрания в депутаты к Дунаевскому обратились из редакции газеты «Советская культура» с просьбой рассказать об одном его дне. Материалу отдали целую полосу.

Идеальный композитор — слуга народа, он умеет решать идеологические задачи, которые ставит партия, — вот краткий смысл той хвалебной статьи.

В конце марта 1938 года Дунаевский оказался втянутым в новую бюрократическую дрязгу. Его детищу, его родному Театру миниатюр, единственному в стране, грозила гибель. Кто-то из питерских партийных бюрократов решил, что больше всех Ленинграду нужен Театр музыкальной комедии. Он располагался в бывшем Народном доме. В нем отличная, с точки зрения композитора, оркестровая ложа и просторная сцена.