Иркутская история - [16]
Сердюк. Стоп!… Начал хорошо, Родион, но далее понять тебя невозможно. К чему смене пятая ставка – разъясняй!
Родик. Степан Егорович, пенсия, которую Валя получит за Сергея, невелика. А семья их привыкла к достатку… Вале будет трудно сразу во всем ограничиться. Вот я и предлагаю пятую ставку выплачивать Валентине, как будто Сергей и не покидал экскаватора.
Денис (подошел к Родиону). Ты, Родион, хороший человек… Отличный человек.
Зинка. Эх, Родик… (Подбежала к нему, поцеловала.)
Сердюк. Тебе кто слово давал, малявка!…
Зинка. А я и не сказала ничего… А что Родьку поцеловала, так здесь ваша власть кончается, тут уж пусть он (показала на Дениса) с меня ответа спрашивает!
Денис. Могла бы, конечно, и на словах… Да ладно уж.
Сердюк. Настроение большинства угадываю. (Виктору.) Ты что молчишь?
Виктор. Я как все.
Сердюк. Начальство над сменой берешь на себя?
Виктор. Если поможете.
Сердюк. А ты, Лапченко… Не подведешь людей?
Лапченко. Что же вы, ей-богу, батя, все меня человеком не считаете? (На Дениса.) Ему вот не очень ли густо? В позапрошлом годе подсобным был, а теперь в помощники сменным выходит!…
Денис. О себе заботься… Ну что горбишься?… Эх, в армию бы тебя!
Виктор. Батя…
Сердюк. Ну?
Виктор. Про Валентину сказать хочу.
Сердюк. Слушаю. (Пауза.) Почему молчишь? Говорить раздумал?
Виктор. Да.
Сердюк. Отчего такое?
Виктор. Ни к чему.
Сердюк. Твоя воля. (Помолчав.) Зинка!
Зинка (радостно). Я!…
Сердюк. Слетай на берег, звонок, приведи Валентину.
Зинка. Поняла! (Стремглав убегает.)
С реки доносится песня: «За городом Горьким, в рабочем поселке…»
Виктор. Сережка эту песню любил.
Сердюк. Ну? Что замолчали?
Виктор. Про что говорить-то, батя?
Сердюк. Может, нам Денис про своего майора расскажет?
Денис. Он уж не майор теперь. На прошлой неделе подполковника получил.
Родик (улыбнулся). Вот так живешь, живешь, а там кто-то чины хватает.
Появляется Зинка, за ней идет Валя, постаревшая, небрежно одета, в тазу у нее белье.
Валя (словно не видя никого). Здравствуйте.
Сердюк (не сразу). Постирала белье?
Валя. Да.
Сердюк. Домой уж собралась?
Валя. Домой.
Сердюк. Что ж так далеко стирать-то ходишь?
Валя. Здесь вода чище.
Сердюк. А ребят с кем оставила?
Валя. Лариса с ними.
Сердюк. Как с деньгами у тебя?
Валя. Пока есть.
Сердюк. А дальше как поступать думаешь?
Валя. Не знаю, батя.
Сердюк. Хорошо назвала меня. (Помолчав.) Ты одно помни – у всего в жизни есть начало и есть конец. И в том большая печаль. Но и радость в том же.
Валя (негромко). Мне все равно теперь.
Сердюк (твердо). Не смеешь так рассуждать.
Валя. Почему?
Сердюк. Дети у тебя.
Валя (подумав). Ну что же… Обратно в лавку пойду.
Сердюк. Так вот – смена решила… Работать за Сергея, и всю получку тебе. Полностью.
Виктор. Валя молчит… как она долго молчит. Почему мне хочется, чтобы она отказалась? Почему мне этого так хочется?… Если бы она сказала – уходите, мне не нужны ваши деньги. Если бы она так сказала…
Валя. Спасибо. (Чуть улыбнулась.) Спасибо…
Откос и люди на нем исчезают. И только прохожий на тропинке смотрит куда-то вдаль.
Прохожий. Они все-таки позвали девушку, но о чем шел у них разговор, так и останется для меня тайной. Вот они встают и уходят, каждый размышляя о своем. А я стою и не могу понять, чем же так запали в душу мне эти люди? Что произошло между ними? (Подумав.) Пустяковый, ничтожный разговор, вероятно. И только мне, издали, он почему-то показался значительным. Забавно… Как все-таки часто мы ошибаемся…
Вслед за наступившей темнотой постепенно освещается группа хора.
Хор. Когда человек уходит из жизни, то и вещи его постепенно покидают свои места. Пройдет несколько месяцев, но комната уже молчит о своем прежнем жильце.
– А у Вали этого не случилось; тут все не тронуто. Только возле диванчика висит Сергеева фотография, большая – ее увеличивал иркутский фотограф с улицы Маркса.
– В комнате тихо и тепло – ребята уже спят, слышно, как тикают в углу ходики…
– Ты устала за день, Валентина?
Валя. Очень.
Она одна в своей комнате. Вот она вымыла посуду, отложила полотенце в сторону.
Ну, вот и кончился день, можно отдохнуть маленечко. (Садится на диванчик, смотрит на портрет Сережи.) Сейчас я тебе расскажу все, что за день случилось. Погоди-ка, а что ж я делала сегодня?…
Голос из хора. Утром на рынок бегала…
Валя. Да-да, а потом мы с ребятками в консультации были – там знаешь как Федька раскапризничался?… Я его без соски жить приучаю, а он не сдается, свое требует… Доктор его, положим, похвалил, скоро, говорит, зубки прорезаться будут. А Леночка вдруг с таким интересом кушать стала, прямо на нее непохоже. Да, восьмой месяц – это уже не шутка, это уже вполне взрослые люди, правда ведь? А потом они уснули, а я на Ангару белье постирать побежала… Только не очень мне повезло, вдруг дождик начался – я, знаешь, вся совершенно вымокла. И такой ветер сегодня с Байкала – все листья с деревьев пообрывал… Вот и кончилась последняя память о лете. Ну, что ж поделаешь, ноябрь начинается, время. А потом я мимо клуба шла, а там плакат висел – «Танцы». Я так удивилась… Танцы. Вот странно. (Вспоминает.) Погоди-ка, а еще-то что было?
Голос из хора. Еще Сердюк с Ларисой чай пить заходили…
С тех пор как в 1947 году Алексей Арбузов написал второй вариант легендарной пьесы, первая версия «Тани» навсегда исчезла с подмостков. Классическим стал сюжет второй вариации: Таня, влюбленная в Германа, хочет жить только для него и бросает медицинский институт. Но Герман влюбляется в другую. Потеряв мужа и ребенка, Таня находит в себе силы начать новую жизнь. Становится врачом, едет работать на Дальний Восток, где встречает настоящую любовь.
Это история двух людей, одному из которых "уже шестьдесят", а другой – "нет еще восьмидесяти", встретившихся случайно, но не случайно полюбивших друг друга… В пьесе участвуют только два актера. Элегантная, с претензией на модную оригинальность – как в одежде, так и в манере поведения, особа – на самом деле легко ранимая, немолодая женщина, сохранившая искренность и глубину чувств, душевную красоту и благородство… Взбалмошная сумасбродка на поверку оказывается обаятельной и остроумной собеседницей, убивающей наповал доводами, которым нельзя отказать в своеобразной логике, умеющей перенять и едко высмеять тон партнера, полностью перехватить инициативу, то есть "вести в счете" до конца "тайма"…
О поиске молодежью своего пути в жизни. О нежелании следовать чьим-либо советам. О возможности по настоящему учиться только на собственных ошибках. И о том, как прекрасно все-таки быть молодым!Пьеса была написана в 1978 году, но ее актуальность не утрачена. Молодые XXI века, молодые 70-х, молодые у Арбузова проходят один и тот же путь: совершают ошибки, ссорятся, мирятся, ищут путь к прощению, стараются понять себя и найти любовь. Они не только юны и энергичны, но и зачастую одиноки, а иногда, благодаря случайной встрече, становятся родными на всю жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие пьесы разворачивается в предвоенные и военные годы, главные герои – молодые люди, будущие медики, потом ставшие врачами, принявшие на себя огромную нагрузку врачей на войне. Не менее трудно и всем остальным героям, даже тем, кто не имеел отношения к медицине. Лихое военное время стало проверкой для всех и для всего. Выдержит ли любовь испытание разлукой, выдержит ли дружба червоточину предательства, выдержит ли организм непосильную работу… И крепкий парень, надежда курса, мечется в терзаниях и сомнениях, мучая себя и близких, а щупленькая пигалица тащит на себе сверхурочную работу, заботу о ребенке, груз тоски по любимому.
Действие начинается во время блокады Ленинграда. Но пьесса менее всего о войне – это притча о любви, лишенная каких бы то ни было определенных временных и пространственных границ. Пьеса Арбузова – лишь повод поразмышлять о вечных ценностях. Притчевость постановки пьессы подчеркивают декорации. Представьте, первая "военно-блокадная" часть спектакля разыгрывается в ослепительно белом интерьере – ни одного цветного пятна. Белая кровать и тумбочка, белые валенки и телогрейки – белый как чистый лист бумаги мир.