30 МАРТА 1942 ГОДА
Одна из немногих уцелевших квартир в полуразрушенном доме на Фонтанке. Комната почти пуста: вещи сожжены, только громоздкий, тяжелый буфет остался и большая, широкая тахта. На ней, укутанная чем попало, Лика. Скоро вечер, и в комнате весенние ленинградские сумерки. Тихонько отворилась дверь, на пороге показался Марат, с некоторым удивлением оглядел комнату, увидел Лику. Молчание длилось недолго.
Лика (обеспокоенно). Вы кто такой?
Марат. А ты кто такая? (Не сразу.) Нет, верно… Ты чего делаешь тут?
Лика. Живу.
Марат. А кто тебя сюда пустил?
Лика. Дворничиха, тетя Настя. В этой квартире никого умерших не было. А потом тут в окошке стекло целое – одно на весь этаж. Просто чудо. (Тихонько.) Вы меня прогнать хотите?
Марат ничего не ответил.
Не надо. Я уже здесь скоро месяц. Привыкла все-таки.
Марат (оглядел комнату). Тут вещи были… Мебель, ну и прочее… Где все?
Лика. Я сожгла.
Марат. Все?
Лика. Все.
Марат молча сел на подоконник.
Лика. А вы кто?
Марат. Я жил здесь. Это наша квартира.
Лика (не сразу). А где же вы были?
Марат. Был где был. (Помолчав.) Слушай, здесь, между окнами, фотография висела – военный моряк, в рамочке… Не видела?
Лика. Сожгла.
Марат (зло). Смотри-ка… не растерялась. А много ли тепла на этом выгадала… Кусочек картона!…
Лика. Я ведь не одну ее сожгла – тут много фотографий висело… (Словно оправдываясь.) Все вместе – кое-что все-таки. А рамочки знаете как отлично горят? Очень хорошая растопочка.
Марат. Буфет-то как измерзавила.
Лика. Зачем? Он цельненький стоит. Я только лучинки от него откалывала.
Марат. Ты деловая. (Негромко.) Спалила, значит, мое детство?
Лика (почему-то повеселела). Вот теперь я вас узнала… по фотографиям. Это вы – мальчик на лодке… и на велосипеде!… И на Стрелке, с моряком… Я ведь не сразу все сожгла… Я их рассматривала сначала.
Марат. Ну и как – хорошо я горел?
Лика. Зачем вы шутите?
Марат (серьезно). Могу заплакать. Хочешь?
Лика (негромко). Вы меня простите.
Марат (обернулся). А ты что валяешься? Сдалась?
Лика. Нет, я только с улицы… Просто согреться захотелось.
Марат (усмехнулся). Согреешься так… (Серьезно.) Буфет-то почему не сожгла?
Лика. Не осилила. Очень уж громадный.
Марат (огляделся). Ты… одна здесь?
Лика. Совсем.
Марат. И не страшно?
Лика. Конечно, страшно, что же я, дура? Когда стреляют – не так: все-таки жизнь какая-то… А вот когда вдруг тишина… тогда страшно. (Недоуменно.) А чего я боюсь – сама не знаю… С улицы никто ведь не зайдет: наш дом, считают, разрушенный. И лестница еле держится, посторонние очень опасаются… А на самом деле она крепкая – у нее только вид такой. На нашей лестничной клетке всего ведь в двух квартирах жильцы остались. Из одной, правда, уже не выходят – я им хлеб из лавки приношу, прибираю… Они мне за это мебель на дрова обещали – если им уже не понадобится… (Замолчала.) Нет. Страшно.
Марат. А в квартире шесть? Никого?
Лика. Пусто. (Не сразу.) Знакомые ваши?
Марат. Была там одна… Леля. Осенью в Тбилиси собиралась.
Лика. Уехала, наверно.
Марат. А ты где жила?
Лика. В шестом подъезде…
Марат. Чего-то я тебя не помню.
Лика. А я до войны маленькая была.
Марат. В шестом… Да, не повезло вам.
Лика. И стен не осталось.
Марат (помолчал). В квартире был кто-нибудь?
Лика. Няня. У меня мама на фронте, военврач. Мы с няней остались. Она у нас уже двенадцать лет, как родная была… Я на Садовую хлеб получить пошла – тут и ударило. Прибежала обратно, а уж и нет ничего – только ваш подъезд стоит. Это первого марта было. Послезавтра месяц исполнится.
Марат. А ты сама как… не очень ослабела?
Лика. Я, в общем, чувствую себя сносно. Мне ведь за зиму три посылки летчики приносили от мамы. (Не сразу.) А теперь больше не будет посылок. Меня уж не найти.
Марат. Захотят – найдут. Ты, видно, удачливая.
Лика. Какой вы недобрый.
Марат. А ты чего мне вы говоришь… Смешно слушать! (Резко.) Тебе сколько лет?
Лика. Через две недели, может быть, шестнадцать исполнится.
Марат. Почему – может быть?
Лика. Все может быть.
Марат. Иди ты… со своим пессимизмом! Мне на будущий год восемнадцать исполниться должно… И то не психую. Уверен – будет.
Лика. Я еще когда совсем маленькая была – мечтала, как мне исполнится шестнадцать… представляла, что тогда со мной случится. Помните – «дети до шестнадцати лет на эту картину не допускаются»? Так бывало всегда обидно!… Хотя я, конечно, проскакивала, – мне ведь на вид можно куда больше дать. (Помолчала.) Обидно было бы… не дожить.
Марат. Теперь доживешь.
Лика. Пожалуй. Я ведь сейчас на две карточки существовала. Целый месяц! Няню еще первого числа убило.
Марат. Тебе потрафило.
Лика (не сразу). Зачем вы так шутите?
Марат. А я веселый. Только не такой удачливый, как ты. (Вынул из кармана две хлебные карточки, поглядел на них.) Мне только один день достался. Тридцать первое. Завтра.
Лика. Не надо… Ты не плачь.
Марат. А я и не плачу. Я уж ко всему привык.
Лика (поглядела на карточку). Мамина?
Марат. Сестры. (Негромко.) Видишь пуговицу на куртке? Она мне ее утром пришила. Еще сегодня.
